– Раньше. Ты представляешь? Проснулся как-то утром,
посмотрел на меня и говорит: «Даня, кажется, у нас будет маленькая Настенька».
Я ему сначала не поверила, думала – шутит. А через несколько дней поняла, что
он не ошибся. Правда, здорово?
– Здорово, – согласилась Настя. – Ты молодец,
Дашуня. Я тебя поздравляю и Саню тоже.
Они тихонько продолжали говорить о своем, пользуясь тем, что
мужья громко и увлеченно обсуждали шансы различных кандидатов на победу в
президентских выборах. В присутствии Даши на Настю обычно находило
умиротворение, состояние тихого светлого покоя. Но сегодня этого не произошло. Тревога,
зародившаяся во время поездки с Павлом Сауляком, продолжала точить ее, и Настя
ничего не могла с этим поделать.
* * *
Всю жизнь ее преследовали три сна. Первый – когда ей
снилось, что она умирает – приходил, если во сне что-то не ладилось с сердцем или
сосудами. Второй сон был о том, что она оказывается на узкой и скользкой
вершине утеса и понимает, что сейчас разобьется, потому что спуститься с него
невозможно. Потом приходит спасительная мысль о том, что каким-то образом она
ведь сюда забралась, значит, этим же путем можно и спуститься. Вариантом этого
неприятного сна было обнаружение себя на улице совершенно голой. И снова
спасала мысль о том, что раз она сумела дойти сюда без одежды и ничего не
случилось, то, может быть, удастся и вернуться без приключений. Но ужас,
охватывавший ее во сне, был при обоих вариантах одинаково сильным, и таким же
сильным было облегчение, когда приходило понимание того, что выход из ситуации
все-таки есть.
Третий сон был не страшным, но тягостным. Ей снилось, что
она заканчивает школу и ей предстоят выпускные экзамены, часть которых она ни
за что не сдаст, потому что не учила предмет. Самое смешное, что ей,
закончившей вместе с Алексеем физико-математическую школу, снилось, что она не
сможет сдать именно физику и математику. Почему-то получалось, что начиная с
шестого (в каждом сне – обязательно с шестого) класса она вообще не занималась,
даже учебник не открывала, и не знает по этим предметам абсолютно ничего. Ни
единого слова. Ни буквы. И как сдать эти экзамены – она просто не представляет.
Во сне ее начинали грызть идеи самообвинения: вот, допрыгалась, доленилась,
надо было с самого начала учить, а ты дурака валяла столько лет, теперь
придется за это расплачиваться. Она мучительно ищет выход (то ли начать
заниматься с репетитором, то ли попробовать получить освобождение от экзаменов
по состоянию здоровья, то ли еще что), не находит его и горько сожалеет о том,
что вела себя неправильно. Горечь эта бывала такой острой и непереносимой, что
Настя делала над собой усилие и просыпалась.
Этот третий сон опять приснился сегодня. Она проснулась,
тихонько вылезла из-под одеяла и на цыпочках прокралась на кухню, стараясь не
разбудить Алексея. Было начало пятого, суббота. Ей бы спать и спать! Но сна не
было.
На кухне было холодно, пришлось зажечь газ на плите, чтобы
не замерзнуть. Настя сделала себе кофе, понимая, что возвращаться в постель
бессмысленно: все равно она не сможет уснуть, только Лешку разбудит, если
начнет ворочаться с боку на бок. Отчего-то вдруг захотелось есть. Она полезла в
холодильник, вытащила тарелку с холодными телячьими отбивными – фирменным
блюдом мужа, отрезала толстый ломоть хлеба и принялась задумчиво жевать,
запивая бутерброд горячим кофе. И почему Сауляк из головы у нее не идет? Что в
нем такого? А если точнее спросить: что с ним не так?
Обладает способностями к гипнозу? Таких тысячи. Любой
приличный психиатр владеет методикой гипноза в лечебных целях. Скрытный? Можно
подумать, она сама – душа нараспашку. Непонятный? А кто сказал, что она,
Анастасия Каменская, самая умная и проницательная и обязательно должна все и
всех понимать? Мало ли на свете явлений и людей, которых она не понимает. И
никогда ее это так остро не тревожило. Так что же не так? Что?
– Попалась, обжора, – послышался у нее за спиной голос
Алексея. – Ночной голод – плохой признак, подруга. Ты не заболела ли у
меня?
– Сон тяжелый приснился, – виновато улыбнулась
она. – Я тебя разбудила? Прости, солнышко.
– Ничего, впереди выходные, высплюсь. А что же тебе
приснилось такое страшное?
– Леш, ты только не смейся, мне приснилось, что я в десятом
классе и мне нужно сдавать физику и математику, а я ничего не знаю.
– Чего?! – Он расхохотался так оглушительно, что Настя
невольно втянула голову в плечи и съежилась. – Ты – физику не знаешь? Да
ты в школе ее лучше меня знала, а я, слава Богу, до профессора дослужился.
Откуда у тебя в голове такой бред появляется?
– Ну вот, пожалуйста, не прошло и года, – философски
заметила она. – Два дня назад меня Гордеев точно такими же словами
обзывал. Вы что, сговорились? Или у меня действительно крыша поехала?
– Асенька, тебе просто изменяет выдержка, – сказал он,
отсмеявшись. – Я же тебя знаю, спишь ты плохо, тревожно, чутко. И если
тебя какой-то сон не устраивает, ты делаешь гигантское усилие, чтобы
проснуться. Верно? А ты, вместо того, чтобы просыпаться, должна начать
соображать. Если бы ты не запаниковала от ужаса, ты бы подумала о простой вещи.
Не может быть, чтобы в течение нескольких лет тебя ни разу не спросили, не
вызвали к доске. И потом, мы же регулярно писали контрольные. И письменные
работы все время на проверку сдавали. Поэтому если бы ты совсем-совсем ничего
не знала, ну ничегошеньки, тебя бы давно уже выгнали из школы. А ты вон до
десятого класса доучилась. Какой из этого вывод? Ты должна заставить себя во
сне до этого вывода додуматься, и все будет в порядке. А ты убегаешь, как
последний глупенький трусишка.
– Да ладно, Лешик, черт с ним, со сном этим. Не это
важно, – вздохнула Настя.
– А что важно, по-твоему?
– Важно, почему он приснился.
– Так, очень интересно.
Алексей подвинул себе стул и уселся напротив нее за столом.
Протянул руку, взял Настину чашку с кофе, отпил глоток и поставил на место.
– И почему он тебе приснился, этот физико-математический
бред?
– Это означает, что где-то в подсознании засела мысль о том,
что я совершила ошибку. Я сделала что-то неправильно. И сейчас начинаю за это
расплачиваться. А я никак не пойму, где я ошиблась, в чем!
От досады она стукнула кулаком по столу и сморщилась от боли
в руке.
– А в чем смысл расплаты, ты хотя бы понимаешь?
– Тоже нет.
– Так, может, тебе мерещится, Асенька? Ошибку ты не видишь,
последствий тоже не видишь.
– Может, и мерещится, – согласилась она. – Но оно
же не может мерещиться на пустом месте, Леша! Что-то все-таки было. И есть. А я
никак не уловлю, что именно. И от этого бешусь, как климактерическая истеричка.
– Хорошо, хорошо, истеричка, я все понял. Мы спать еще
будем, или объявляется подъем?
– А который час?
