– И таблетки Юрцева тоже он смотрел? – с надеждой
спросила Настя.
– Нет, Стасенька, тут нам с тобой не повезло, – развел
руками Гордеев. – Помер старик. Хотя какой он старик? В восемьдесят
восьмом, когда он к нам пришел, ему было шестьдесят, а умер в прошлом году. Вот
и посчитай, сколько ему было. Но записи все, конечно, остались. Вот и возникает
вопрос, как эти таблетки попали к Юрцеву.
– А к той даме в девяностом году как они попали? Удалось
выяснить?
– Если бы, – вздохнул Гордеев. – То дело так и
висит мертвым грузом. Сошлись на том, что выпила яд она все-таки сама. Но это,
дети мои, еще не самое плохое. Сегодня выплыла информация, которую некоторое
время тщательно скрывали. Покончил с собой человек из окружения Президента. И
вот это наводит меня на совсем уж грустные мысли.
– Вы хотите сказать, что, разобравшись с группой Малькова,
кто-то начал прореживать ряды президентской команды?
– А ты сама не хочешь этого сказать? – ехидно
переспросил полковник. – Тебе самой так не кажется?
– Не знаю пока. Когда это случилось?
– Шестнадцатого февраля, на следующий день после
исторического выступления нашего Президента.
– Тогда не получается, – возразила Настя. –
Сегодня уже двадцать шестое. Если и там и там действует одна рука, то за десять
дней они бы уже человек пять-шесть убрали. Ведь команду Малькова они фактически
за неделю вычистили. Виктор Алексеевич, я все равно не понимаю. Если эти
ядовитые таблетки производят в достаточном количестве, то для чего их
используют? Получается, что людей ими отравили всего два раза. Столько усилий,
добывали документацию, рисковали, старались, а все для чего? За столько лет – и
всего два применения? Не верю.
– А я все жду, когда ж ты наконец спросишь, –
усмехнулся Гордеев. – Правильно делаешь, что не веришь. Два случая –
только в Москве. А по всей стране? И по СНГ? Информация теперь на местах
застревает, связи все разрушились. Я вот наугад позвонил двум своим приятелям в
две разные области России. И у каждого были случаи самоубийства при помощи
неизвестного таблетированного ядовитого вещества. Поскольку обстоятельства
самоубийства были бесспорными, они и не стали копаться глубже и выяснять,
откуда у человека эти таблетки. Они даже не стали выяснять, что это за
таблетки. Эксперты сказали, что это быстродействующий яд, и все остались
довольны. Никому ничего не нужно, черт бы их всех взял! Никому ничего не
интересно! Даже если все они, включая Юрцева, покончили с собой добровольно, то
ведь сидит же где-то сволочь, которая этот яд производит и снабжает им всех
желающих. И никому дела нет. Никто даже не почешется.
Он снова разнервничался, и Настя поняла, отчего он был так
рассержен, когда она только зашла к нему в кабинет. Наверное, говорил Мише
Доценко то же самое.
Михаил тоже ничем ее не порадовал. Никто из участников
нефтяной презентации не видел ни высокого седого мужчину с яркими черными
глазами, ни маленького симпатичного армянина. Правда, наметилась фигура
человека, которого кое-кто видел, но никто не знал. Среднего роста, полноватый,
длинные кудрявые волосы, очки с тонированными стеклами. Но это пока еще было
так расплывчато…
* * *
Было уже около семи часов вечера, когда они вышли из
кабинета Гордеева. Коротков зашел вместе с Настей к ней в кабинет.
– Чего твои медики молчат? – спросила она, включая
кипятильник, чтобы сделать кофе. – Ты ж клялся, что проведут вскрытие
Асатуряна вне очереди.
– Ну, Асенька, ты как с Луны свалилась, – возмутился
Юра. – Я ж им всего-навсего бутылку принес. За бутылку «вне очереди»
означает «в следующей десятке». Если б его вскрывали в полном смысле слова без
очереди, то это стоило бы бутылок пять. У меня таких денег нет.
– Ладно, займемся пока Шабановым. Хотя никто нам никаких
сведений на него не даст. Все-таки лицо, приближенное к императору. Слушай,
по-моему, мы с тобой давно уже в такие тиски не попадали, да? Трупы сыплются
нам на голову один за другим, мы ничего не успеваем, а то, что успеваем, не
дает никаких результатов. Личность седого до сих пор не установили.
Обстоятельства гибели Асатуряна не установили. Обстоятельства смерти Юрцева –
то же самое. Зачем и почему Базанов расстрелял Лученкова – непонятно. А теперь
еще Шабанов этот…
Ее тираду прервал звонок внутреннего телефона.
– Анастасия Павловна, – послышался голос Миши
Доценко. – Тут Юре по городскому звонят.
– Пусть сюда перезвонят, – быстро откликнулся Коротков.
Через полминуты тренькнул другой аппарат, Юра схватил трубку
и, услышав абонента, подмигнул Насте. По его скупым репликам невозможно было
понять, о чем идет речь. Наконец он положил трубку и широко улыбнулся.
– Ну вот, а ты хныкала, что медики не звонят. Теперь все
понятно. В легких и в крови Асатуряна обнаружен газ нервно-паралитического
действия.
– Точно, – Настя чуть не подпрыгнула на своем
стуле. – Я так и чувствовала. В него выстрелили из газового пистолета,
направили струю прямо в лицо. После чего убийца сел за руль и спокойно переехал
несчастного. Вернее, в первый раз он его просто сбил, потом развернулся,
включил фары, чтобы лучше видно было, и аккуратненько проехал по телу так,
чтобы уж наверняка. Вышел из машины и ушел. Гениально и просто. Ни криков, ни
погони, ни драки, ни брызжущей на одежду крови. Чисто и красиво. Господи, ну и
мразь нам с тобой попалась! Хотела бы я на рожу его посмотреть.
– Ты лучше на кипятильник свой посмотри, – посоветовал
Коротков. – У тебя уже вся вода на полу.
Настя всплеснула руками. Действительно, вода уже давно
закипела и теперь булькала в высокой керамической кружке так отчаянно, что
выплескивалась на пол. Она лихорадочно выдернула штепсель из розетки, но все
равно воды в кружке осталось маловато.
– Ладно, это тебе, – горестно сказала она
Короткову. – Сейчас еще вскипячу водички. Ну и растяпа же я.
– Пей-пей, – усмехнулся Юра. – Помрешь еще без
кофе-то. А я уж потерплю.
Они были очень дружны, хотя и совсем не похожи друг на
друга, а может быть, именно благодаря этому и сблизились. Юра был влюбчивым и
ветреным, Настя – спокойной и холодноватой. Коротков легко впадал в отчаяние и
так же мгновенно умел перестраиваться, встряхиваться и, засучив рукава, хвататься
за работу. Настя легко мирилась с неудачами, тщательно анализировала их,
выискивая собственные ошибки и выковыривая зерна полезного опыта. Для того
чтобы заставить ее впасть в отчаяние, нужно было много всего и одновременно. Но
если уж она давала волю слабости и поддавалась депрессии, то это бывало всерьез
и надолго, и вывести ее из этого состояния не могли ни радостные неожиданности
и приятные сюрпризы, ни уговоры и утешения, ни веселые и по-настоящему
остроумные анекдоты. Она ходила тихая и подавленная, из-за каждой мелочи на ее
глаза наворачивались слезы, а разговаривать она начинала медленно и так ровно,
словно читала вслух заготовленный текст. Вывести из депрессии ее могло только
одно: Настя должна была понять, что ее состояние мешает работать в первую
очередь ей самой, а также окружающим. Как только она видела, что начинает
страдать дело, она встряхивалась и говорила сама себе: «Все, Каменская, хватит,
надо брать себя в руки и нормально работать». Она делала некоторое внутреннее
усилие, глубоко вдыхала, задерживая воздух в легких, после чего слезы волшебным
образом высыхали, речь становилась обычной, живой и образной, а то, что еще
недавно вызывало приступы тоски, начинало казаться забавным и не стоящим
внимания. Конечно, это только на словах борьба с депрессией занимает несколько
секунд. У Насти на это уходило порой несколько часов, но все равно вернуться к
нормальному состоянию она могла только собственным усилием. Никакие внешние
воздействия ей не помогали.
