Но Павел позвонил в четверть двенадцатого.
– Я в аэропорту, – сказал он. – Куда мне приехать?
* * *
– Вся беда в том, что у меня нет алиби, – сказал Павел.
Они сидели в кафе, на втором этаже городского аэровокзала.
Насте показалось, что вид у Павла еще более измученный и болезненный, чем
тогда, когда он вышел из ворот колонии.
– Почему же его нет? Вы говорите, что уехали из Москвы
неделю назад. Маргарита в это время была жива и здорова. По заключению
экспертов, ее убили три дня назад. Где вы были всю эту неделю?
– Вы не понимаете. Я могу представить доказательства, но у
меня другие документы. Да, я был в разных городах, у меня на руках остались
билеты на самолет, я регистрировался в гостиницах, но не под своей фамилией.
– Да, конечно, – усмехнулась Настя. – Если вас так
усиленно пасли, когда вы вышли из зоны, то смешно было бы думать, что вы будете
жить по своим настоящим документам. Это Минаев вам удружил?
Павел кивнул.
– И вы должны понимать, что обнародовать этот факт я не
могу, чтобы не подвести его. Я, собственно, и уехал только потому, что они
продолжают меня искать. Две недели я пробыл в Москве, у Риты, я не мог не
побывать у нее. А потом уехал, когда понял, что это становится опасным. Мне не
нужно было вообще появляться у нее. Но я так скучал…
Настя недоверчиво взглянула на него, но ничего не сказала.
Павел Сауляк не производил на нее впечатления человека, который может так
сильно скучать по женщине, что забудет о собственной безопасности. Но как
знать… В конце концов, она ведь совсем его не знает. Иногда внешне холодные и
равнодушные мужчины оказываются способными на страстную и самозабвенную любовь.
– И как же мы будем доказывать ваше алиби? – спросила
она. – Если вы не хотите подвести Минаева, у вас только один выход –
сказать, что вы украли паспорт и переклеили на него свою фотографию. Или купили
его у неустановленного мужчины на рынке. Возьмите грех на душу, признайтесь в
том, чего не совершали.
– Это вы мне советуете как аферистка-актриса или как
работник милиции?
– Я вам советую, как дура, – в сердцах сказала
Настя. – Как последняя дура, которая неизвестно зачем пытается вытащить
вас из беды. А вдруг вы сами убили свою девушку? А я тут с вами кофе распиваю и
разговоры разговариваю.
– Не надо так, – тихо произнес Сауляк. – Вы же
прекрасно знаете, что я ее не убивал.
– Откуда мне знать? Почему я должна вам верить?
– Вы знаете. И вы мне верите.
– Вот только не надо меня гипнотизировать этими вашими
заклинаниями, – сердито откликнулась Настя. – И не надо меня
уговаривать. У меня тоже есть свой профессиональный гонор. Не для того я вас с
такими мучениями вытаскивала из Самары, чтобы меньше чем через месяц отдать на
растерзание следователю и новому суду. Давайте-ка пройдемся по последней
неделе, желательно по часам. Когда вы уехали из Москвы? Только точно. Часы,
минуты, номер рейса – все подробно.
Павел снова сидел с прикрытыми глазами и старательно
перечислял все свои передвижения за минувшую неделю, а Настя, отодвинув чашку с
остывшим кофе и хилым бутербродом, записывала на клочке бумаги.
– В Белгороде я устроился в гостиницу «Юность», два дня
подряд ездил за город, гулял. Потом, в понедельник вечером, приболел и весь
вторник пролежал у себя в номере. В среду мне стало лучше, и я снова поехал за
город…
– Кто-нибудь может подтвердить, что весь вторник вы провели
в гостинице? – перебила его Настя.
Это было важно. Маргарита Дугенец была убита именно во
вторник.
– Дежурная по этажу, горничная. Горничная в первый раз
пришла убирать номер часов в одиннадцать, увидела меня, извинилась и сказала,
что придет попозже, чтобы меня не беспокоить. Потом она пришла спустя часа два.
Я сказал ей, чтобы она не стеснялась и убирала. Я лежал на кровати, и она
заволновалась, спросила, не нужно ли врача пригласить. Я отказался. Она
включила пылесос, а у меня очень болела голова, поэтому я вышел в холл, где
сидит дежурная. Она оказалась очень милой женщиной, угостила меня чаем, пока
горничная убирала номер…
– Как вы думаете, они хорошо вас помнят?
– Думаю, да. Горничная, во всяком случае, точно помнит.
Вчера я столкнулся с ней в коридоре, и она спросила, как я себя чувствую.
– Они смогут вас опознать по фотографии?
– Надеюсь.
– Ладно. – Настя решительно поднялась из-за
стола. – Посидите здесь, никуда не уходите. Мне нужно позвонить. Но я
предупреждаю вас, Павел, моя доверчивость не безгранична. Если окажется, что вы
меня обманываете…
Она остановилась, подыскивая подходящие слова. Ей очень
хотелось сказать что-то вроде «я вас в тюрьме сгною» или «я вам никогда этого
не прощу», но от этих слов за версту разило дешевой мелодрамой.
– То что? – спросил Павел очень серьезно.
– Ничего, – резко ответила она. – Но лучше бы вам
меня не обманывать.
– Вы все забыли, – сказал он все так же серьезно.
– Что я должна помнить?
– То, что я вам говорил. Я никогда вас не обижу.
Он снова прикрыл глаза, скрестил на груди руки и откинулся
на спинку стула. На какое-то мгновение Насте показалось, что они еще не
вернулись в Москву, что путешествие из Самары в столицу продолжается и
неизвестно, когда и чем оно закончится. Все было так же: его поза, его
непроницаемое лицо-маска с закрытыми глазами, стена недоверия и отчуждения,
стоявшая между ними.
Она встряхнулась, вышла из кафе и пошла искать телефон.
Вернувшись минут через двадцать, она застала Павла все в той же позе.
– У вас в Москве есть жилье? – спросила она, усаживаясь
за столик.
Он молча кивнул, не открывая глаз.
– Вы должны будете находиться в своей квартире и никуда не
уходить. Я договорилась, ваши липовые документы фигурировать нигде не будут.
Сейчас мы с вами поедем в одно место, вас сфотографируют, и вы отправитесь к
себе домой. Наш сотрудник сегодня же вылетит в Белгород и предъявит вашу
фотографию работникам гостиницы, где вы останавливались. Если они вас опознают
и подтвердят все, что вы мне рассказали, считайте, что вам повезло. Вас только
допросят, вы должны будете рассказать о своей девушке, о ее образе жизни, о ее
знакомых. И все, больше вас не тронут.
– После этого я смогу снова уехать?
– А что, очень надо?
– Я не могу пока оставаться в Москве.
– Боитесь, что ли? – насмешливо спросила Настя.
– Жалею ваш труд и ценю его, – отпарировал он так же
насмешливо. – Не для того вы меня тащили через пол-России с четырьмя
пересадками, чтобы меня в первый же месяц шлепнули.
