Глава 14
ЧЕРНОГЛАЗЫЙ ПАРЕНЕК
[62]Просыпаюсь с таким чувством, будто во сне отработала пару часов стэп-аэробики – не скажу, что когда-либо доводилось испытать такое, но вполне способна представить, как после подобного издевательства болят руки-ноги. Потом мне припомнилось, что во сне я выступала солисткой в каком-то довольно энергичном попсовом видеоклипе. В халатике медсестры длиной «по самое не балуй» выделывала ногами замысловатые кренделя и, беззвучно открывая рот, подпевала Дидье Лафиту. Видимо, я отчаянно молотила пятками по кровати и, судя по необычным угловатостям, которые приобрела моя прическа, не обошлось и без брейк-данса на голове.
Вываливаюсь из постели и, безбожно зевая и спотыкаясь, бреду в ванную. Плеснув в лицо, щурюсь на себя в зеркало в форме долгоиграющей пластинки (подарок Коннора). Фи, ну и вид! Как я устала. Под глазами настоящие рюкзаки – любую сумку от Луи Вюитона за пояс заткнут, да и кожу не помешало бы чем-нибудь спрыснуть для бодрости. Да, ночка выдалась беспокойная – не так-то легко, знаете ли, выплясывать в танцевальном клипе. Впрочем, с тех пор как Коннор отчалил в Америку, я уже забыла, что такое хороший сон. Постель моя вдруг стала казаться огромной, хотя, когда мы спали вдвоем, всегда хотелось выпихнуть его на пол: развалится на всю постель, да еще одеяло с меня стягивает. Но теперь мне особенно не хватает рядом мужчины, причем именно Коннора. Я слышала, что некоторые внезапно начинают тосковать друг по другу после нескольких лет разлуки; у меня же началась восьминедельная тоска: страшно хочется, чтобы он вернулся. Мне надо кого-то обнимать, не говоря уж о пресловутом удовлетворении, – да простит мне читатель подобную прямолинейность.
Неторопливо бреду в гостиную, беру в руки попавшуюся на глаза фотографию в рамочке: мы отдыхали тогда в Ирландии. Стоим в дутых зимних куртках и теплых шапочках, укутанные с головы до ног и замотанные шарфами, и уплетаем огромные рожки-мороженое. Чудаки. Северный ветер щиплет щеки, и мы разрумянились с морозца, а еще от радости и любви. Интересно, чем Коннор сейчас занят? Лежит в номере и задумчиво рассматривает мою фотографию, как полагается в голливудских «мыльных операх»? А чем черт не шутит – может, и так, он же в Голливуде. А с другой стороны, там – что ни женщина, так Памела Андерсон или Кэмерон Диас, так с чего ему лежать в темной комнате с задернутыми шторами и пускать слюни по размытой фотографии вашей покорной слуги? «Комфортной» дурнушки, которую можно запросто оставить одну дома и с легким сердцем укатить в Лос-Анджелес, нисколько не опасаясь, что на нее взглянет посторонний мужчина; а предложение – для перестраховки. Не это ли он имел в виду, когда сказал, что спокоен в отношении меня? Пройденный этап, так сказать, что ж волноваться впустую?
Нам и поговорить-то толком не удается: какие-то звонки урывками, общие отписки по электронной почте; нередко мне и вовсе недосуг подключаться (в последнее время моя печальная озабоченность компьютером мирно почила в небытие). Получила какую-то несчастную открытку, поведавшую, где он нынче находится, что я и так прекрасно знала. К этому немногому и сводится наше общение. Открытку я прикрепила к холодильнику – думала начать с нее составлять коллаж, однако больше с тех пор не приходило. Конечно, я все понимаю: человек занят – он работать поехал, а не развлекаться, но неужели трудно открытку послать? Не нужно быть гением, чтобы заполнить пару строчек на обороте и пришлепнуть марку. А где доставка цветов «Интерфлора»? Безвременно канула в Лету?
Да, настроение у меня сегодня хоть куда. Видно, в выходные я себя окончательно доведу. Может, Дидье Лафит все-таки позвонит, раз обещал, – тогда попытаюсь прокрутить задумку с интервью. Все хорошо, если бы не один пустячок: наш поп-принц считает меня медсестрой, стати говоря, позвоню-ка, пожалуй, матушке, пусть потрудится объяснить, зачем наплела Дидье всякую чушь. К тому же мы с ней не общались с тех самых пор, когда я звонила, чтобы объяснить, почему пока не решаюсь выйти замуж за Коннора. Она, конечно, здорово обрадовалась.
– Allo. Аllo, oui?
[63]
– Maman, c'est Angel a l'appareil.
[64]
– Анжелика, cherie,
[65]
как поживаешь?
– Неплохо, мам. Пожалуй, чуть-чуть одиноко. По Коннору скучаю.
– Почему?
– Потому что он уехал в Америку, забыла?
– Oui, помню; было бы по чему скучать. Да, дернул же черт позвонить.
– Потому что он мой парень, – устало отвечаю я. – Господи, у тебя не сердце, а булыжник. Ладно, не важно. Maman, я о другом хотела поговорить. Ты зачем Дидье Лафиту наплела, будто бы я медсестрой работаю?
– Дидье Лафит! – взвизгивает Дельфина, моментально лишившись врожденного хладнокровия. – Так значит, вы виделись?
– Да. По правде говоря, вчера. Все так забавно вышло. Я…
– Скажи, он ведь прелесть, и такой мужественный, правда? – перебивает меня Дельфина, не горя особым желанием слышать, как все забавно вышло. – Глаза – ониксы; чудо, а не мужчина.
– Э… да, наверное. Он очень мил.
– Что-то в нем есть от Дэвида Джинолы, не находишь, Анжелика?
– От Джинолы? – тянусь к своей коллекции компакт-дисков и вытаскиваю альбом Дидье, который как раз оказался под рукой. – Знаешь, с твоей подачи вроде бы что-то есть.
«Только он гораздо симпатичнее», – проносится в голове шальная мысль.
– А ведь за такое знакомство ты должна благодарить меня, Анжелика. Я дала ему твой телефон и сказала, чтобы сразу позвонил, когда доберется до Глазго. Ему как раз нужна была какая-нибудь миловидная девушка для общения на английском языке.
Заливаюсь румянцем.
– Конечно, я его предупредила, что миловидной тебя назовешь, пожалуй, с большой натяжкой, зато ты хорошо знаешь язык.
Хмурюсь.
– Ты прежде не говорила, что у тебя есть связи в музыкальных кругах. Интересно почему?
– Ну… – самодовольно улыбается она, – ты еще о многом не догадываешься, ma fille.
[66]
Ты, к примеру, не знаешь Фредерика, моего нового любовника, и не представляешь, сколько удовольствия он привносит в мою жизнь.
– Не знаю и впредь предпочла бы оставаться в неведении, если ты, конечно, не против, мама.
– А теперь, когда ты знакома с Дидье Лафитом, надеюсь, у тебя достанет ума воспользоваться моментом.
– Я извлекла бы из знакомства массу пользы, – вспыхиваю я, – если бы смогла уговорить его прийти на мою передачу. Только вот он по какой-то странной прихоти судьбы считает, будто я целыми днями ношусь по больнице в белых брючках и крахмальном чепчике, а также несу круглосуточную вахту, опорожняя ночные вазы больных.
