Дедуля скушал одну ягодку, затем пожевал вторую.
— Да, прелесть, — согласился он. — А я и так уже себя чувствую как юный пионер. Пора выписывать. Ты бы похлопотал там. Я ведь на старости лет рисовать стал, да тебе, наверное, об этом мой Лаврик рассказывал? Теперь жду не дождусь снова за карандаш взяться. Или за баллончик с краской. Сноха, правда, ругается. Подумаешь, стены в квартире расписал! А если это шедевр?
— Не сомневаюсь, поди не хуже, чем фрески Микеланджело в соборе Святого Петра. А карандаши я тебе, дедушка, принесу. И бумагу.
— У меня тут есть один огрызок, — подмигнул старик. — Смотри, что я намалевал. Похож?
Он вытащил из тумбочки лист бумаги. На Константина смотрело лицо… Кости. Его портрет, причем выполненный очень точно, с четкими линиями, уверенными штрихами. Старик сумел даже ухватить взгляд Кости — ироничный, но и чуть грустноватый.
— Ни хрена себе! — вырвалось у него. — Да ты, дедушка, мастер! Ван-Гог просто. Только ухо себе не режь. Тебе действительно надо в Академию Глазунова поступать. Что же ты свой талант в землю зарыл?
— А так вот получилось, — весело откликнулся старик. — То война, понимаешь, то стройки эти гребаные. Заводы построили, горбатились из последних сил, а они теперь спокойненько к олигархам этим и проходимцам всяким отошли. Будто так и надо. Словно они сидели в кустах и ждали, когда мы все обустроим, а потом — раз! — выскочили из-за пенька и заграбастали. А нам фигу кажут. И хохочут еще. До чего же русский народ дурак! Нет чтобы этим прохиндеям рыло набок свернуть. И чего терпят? Видно, привык под ярмом ходить… Вот и Лаврик мой туда же. Все норовит в крутые бизнесмены выбиться. Чтобы, значит, других оседлать и ехать. Для этого я его, что ли, воспитывал, не жалел ни сил, ни денег? Квартиру ему купил, мебель. Все сбережения отдал. Мне-то уже ничего не нужно. Только карандаш, краски и бумага.
Старик разволновался, повернул лицо к стенке, а Костя успокаивающе положил ладонь ему на грудь.
— Отдыхай, дедушка, — сказал он. — И рисуй. У тебя здорово получается. Я тебя навещу завтра.
— Ты портретик-то забери, — отозвался старик. — Пусть подарком моим тебе будет.
— Спасибо.
Константин свернул лист бумаги в трубочку и пошел к выходу. В коридоре он увидел Лавра. Тот вновь поджидал его, нетерпеливо барабаня по стеклу пальцами. Костя хотел пройти мимо, но лысый очкарик ловко ухватил его за рукав.
— Ну и как? — произнес Лавр, подмигивая.
— Отвали, — грубо ответил Константин, поскольку сам вид сыночка вызывал у него отвращение.
Погодите, постойте, — сказал тот. — Так дела не делаются.
— Какие еще дела?
— Ну… эти, наши.
— У нас с вами дел нет. И не будет.
Костя вырвал рукав, но Лавр тотчас же схватил его за полу халата. И зашептал в лицо:
— Нет, дружок, нельзя так. Бизнес есть бизнес. Вы деньги взяли? Тогда исполняйте то, о чем мы с вами договаривались?
— А о чем это мы с вами договаривались? — спросил Костя, не понимая. Лавр поднес палец к губам.
По коридору прошли две медсестры, оглянулись на них. Санитар провез на каталке больного.
— Ну как же, как же? — снова зашептал Лавр. — Я вам заплатил, надо делать.
— Да что делать-то?
— Ну… это… эвтаназию.
Костя смотрел на Лавра широко раскрытыми глазами. Тут наконец-то до него дошло.
— Эвтаназию? — переспросил он. — Ах вон оно что!..
— Да-да, именно, — торопливо проговорил Лавр. — Это гуманно, это теперь принято. В конце концов, это справедливо и безболезненно.
— Ясно. Сейчас тебе будет безболезненно. Ничего не почувствуешь.
Глаза Кости стали сужаться от злости, внутри него вырос ядерный гриб бешенства. Удар кулаком, который он нанес Лавру, был такой оглушительной силы, что сынуля, стоявший спиной к окну, разбил стекло, сломал раму и вылетел в больничный двор.
— Жалко, что первый этаж, — сказал Константин, опираясь на подоконник. Внизу в сугробе копошился Лавр.
В коридоре захлопали двери. К Константину стали сбегаться врачи, санитары и ходячие больные.
— Случайно выпал, — бросил он коротко и пошел прочь.
Ольга, вернувшись домой, сразу заметила на вешалке дорогое английское пальто Рената. И ондатровую шапку. Значит, вернулся все-таки. Она разделась и поспешила в комнату.
— Я прощаю тебя! — тотчас же произнес Ренат, столь важно и гордо, словно он был Бухарским эмиром, милуя приговоренного к казни. Эта фраза оттолкнула Ольгу.
— А мне оно нужно, твое прощение? — спросила она.
Ренат немного смутился. Перед ним на столе лежали медицинские заключения из больницы, где состоял под наблюдением Антон. Ольга молча собрала их и положила на полку.
— Ты меня даже не поцелуешь? — спросил Ренат.
— Как хочешь, — сказала Ольга и едва прикоснулась к его щеке губами.
— Почему ты не сказала мне, что Антон болен лейкозом?
— Потому что не хотела перекладывать на тебя мои проблемы. Я начинала говорить, но ты никогда не выслушиваешь меня до конца. Всегда перебиваешь.
— Теперь я готов выслушать.
— А теперь и говорить-то особенно не о чем. Лейкоз — это заболевание крови. Анализы у него плохие. Донором может быть или брат, или сестра. Поэтому я сегодня и встречалась с Костей, чтобы забеременеть. Извини. Вот тебе вся правда.
Ренат порывисто вскочил, побелел от злости, потом вновь сел. Опять поднялся и прошелся по комнате. Стукнул кулаком в стену.
— Убью его! — проговорил он, добавив несколько слов на своем родном языке. — Ты моя женщина.
— Я не твоя и ничья женщина, — ответила Ольга. — Я сама по себе, как моя мама. Как моя бабушка. У нас в семье все женщины одиноки, традиция такая. Я не могу ее нарушать.
— Все равно убью, — упрямо повторил Ренат. — Выслежу, как лисицу, и убью.
— Никого ты не убьешь, — произнесла Ольга. — Ты не сделаешь ему ничего плохого, понял? Или будешь иметь дело со мной. Я сама умею стрелять, в стендовом кружке занималась.
Ренат посмотрел на нее с некоторым изумлением.
— Ты так горячо за него вступаешься, что можно подумать — любишь его.
— Может быть, и люблю.
— Оля, перестань! — Ренат решил сменить тон. — Это я тебя люблю. А ты — меня. Разве не так?
— Может быть, и так, — вновь, как-то равнодушно сказала Ольга. Она устала, ей было все равно и хотелось спать. — Давай отложим наш разговор до другого раза? У меня просто сил нет, я совсем измучилась.
— Он, что ли, тебя так измучил? В постели? — опять сурово заговорил Ренат.
— О, Господи! — почти простонала Ольга. — Когда же меня вы все оставите в покое? Я начинаю всех вас просто ненавидеть! Уходи, Ренат. Мне надо отдохнуть.
