Он, пожалуй, впервые говорил с ней так вызывающе грубо, но ничего не мог с собой поделать. И остановиться не мог. Сейчас они обе — и жена, и дочь — раздражали его. Драгуров понимал, что не прав, но даже получал какое-то удовольствие от своей грубости, будто, как в детстве, злил собаку. Он вытащил из шкафа несколько рубашек, белье и швырнул в портфель. Туда же положил паспорт и сберкнижку, Потом огляделся: не забыл ли чего?
— Куда-то едешь? — спросила Карина.
— Да. В командировку, — коротко ответил он. — Конгресс кукловодов в Базеле. Собрание марионеток в Мелитополе.
— Папа… — начала Галя, но умолкла Драгуров снисходительно посмотрел на нее.
— Что у вас тут случилось? — небрежно спросил он. — Вроде, какой-то пожар был на пятом этаже?
— Ничего особенного, — равнодушно сказала Карина.
— Но сами-то вы уцелели?
— Как видишь. Когда вернешься?
— Не знаю.
— Папа, мне надо с тобой поговорить, — решилась наконец Галя.
— Потом, потом, — торопливо ответил Владислав. — Во всем будем разбираться потом.
Гера помнил, как в одной из детских сказок главный герой, чтобы выболтаться, шел в лес, находил заветное дупло и нашептывал в него свои тайны. Сейчас он ощущал себя точно так же. Голова у него разламывалась, хотя боли не было-лишь одно жгучее желание выплеснуть все, что накопилось там, внутри. В мозгу жил какой-то зверек, путешествовал по извилинам и грыз все подряд. И множество мыслей наскакивали друг на друга, словно состязаясь. Гера знал одного человека, которому можно было бы все рассказать и который его никогда не выдал бы. Потому что и сам относился к этому «заветному дуплу» точно так же. И он отправился в больницу, к Свете Большаковой.
Она сидела на лавочке, в укромном уголке парка, и читала.
— Садись, — сказала Света, обрадовавшись. — Рассказывай, что произошло.
Как будто только и ждала со вчерашнего дня его появления, чтобы он пришел и излил душу.
— Ты, Светка, блаженная, — усмехнулся Гера. — С чего ты решила, что у меня что-то произошло?
— Я тебя насквозь вижу, — ответила она. — Во-первых, ты влюбился. Но еще не догадываешься об этом, потому и хорохоришься. А во-вторых, что-то дома, в семье. Опять поругался? Давай по порядку. Ты знаешь, что я твой друг.
— Знаю. Но по порядку не получится. Тут, как в колоде карт, все перемешано. А карты крапленые. И чувствую, что играю с кем-то не в подкидного дурака, а гораздо хуже. Но все время выигрываю, вот что страшно. Так ведь не бывает?
— Бывает. Если тебе специально поддаются. А что еще ты чувствуешь?
— Многое. Какой-то бешеный прилив сил, — сознался Герасим.
— Усиленный рост гормонов, — пояснила Света. — Идет процесс полового созревания.
— Он у меня уже давно кончился, — хмыкнул Гера. Знала бы она, сколько он уже испробовал девок и теток! А его все за девственника держат.
— Ты хочешь сказать, что… у тебя произошло с кем-то? — смущенно спросила Света. — С Галей? Понимаю, вы не удержались, но… рано, поверь. Вы еще слишком маленькие, чтобы начинать в таком возрасте. Я имею в виду психическое развитие. А это главное.
— Да при чем здесь Галя? — рассердился он. — Я ее пальцем не трогал! И вообще, еще два года назад я хорошо изучил, что вы там прячете в трусах, Насмотрелся на ваши бугорки. Не в этом дело.
— Не груби. Говори толком.
— Голова шумит, — сказал он. — Как будто нажрался или клея нанюхался. И тошно от всего. Смотреть ни на кого не хочется. Только ты и она, больше никого и нет.
— Понимаю, — сказала Света. — А Галя? Ты с ней говорил об этом.
— Нет, ей все это знать ни к чему. Это ведь ты у меня вроде громоотвода.
— Спасибо. — Света не обрадовалась и не огорчилась. Просто приготовилась выслушать все, что он скажет.
И он начал говорить. Медленно, словно выдавливая из себя по капле, иногда возвращаясь назад, к уже сказанному, а порою забегая вперед, к тому, что еще должно случиться. Начал с того, как увидел семью Драгуровых в лифте и ему вдруг страшно захотелось им насолить, ткнуть их всех носом в кучу дерьма, чтобы не сияли так от счастья. Но потом это желание уступило место другому. Да, ему понравилась Галя, и может быть, Света даже права, но не в этом суть. Что-то происходит, он чувствует. Вокруг, в нем самом, в других людях. Что-то меняется, будто приближается гигантский шторм, ураган. Или землетрясение. Почему сгорела его квартира, и куда подевались мать с отчимом? Может быть, они погибли? Выяснять это нет никакого желания. За что его хотели убить, там, на новостройке — этот Корж с Гнилым, который лежал где-то здесь, в соседнем отделении? Но он справился с ними со всеми, обманул. И Симеона обхитрил тоже, затянул ему проволоку на шее. Что с ним? Уже выбрался из петли? И Мадам, которая его терзала, получила свое, по заслугам. И Пернатый… Это ведь его банда напала на нее и Лентяя, из-за них они оба в больнице парятся. Но теперь все они — с ним, с Герой. Кроме Пернатого. Сам виноват, слишком был гордый. А Филипп Матвеевич пострадал случайно. Пистолет выстрелил сам, он тут не при чем. Не хотел убивать, нет. Но что было у старика на уме? Твердил про горный Алтай, звал уехать… А зачем, кого он хотел из него вырастить? Сына? Почему все липнут к нему, со всех сторон? Он не хочет. Не желает. Он ничей. Ему ни до кого нет дела, и о его призвании не знает никто…
Света слушала его сумбурную речь и все больше бледнела. Книжка давно выпала из рук и валялась теперь на земле, а ветер шелестел страницами. То, что рассказывал Гера, не укладывалось в сознании, и она не хотела этому верить. Наверное, он многое нафантазировал. Но даже если частица сказанного — правда, это страшно. Он уже шагнул с края обрыва в бездну, но парит в воздухе, как человек-птица, как демон, и какие-то силы поддерживают его с обеих сторон. Ей становилось не по себе, когда она глядела в искаженное лицо, словно мгновенно состарившееся. Черный взгляд. Шепот, срывающийся с ярко-красных губ.
— Тебя надо спасать! — таким же кричащим шепотом отозвалась она, закрыв ладонями уши.
В съемочном павильоне киностудии «Лотос» царила какая-то напряженная суматоха, хотя и невидимая обычным взглядом, но Колычев почувствовал ее сразу, едва прибыл на площадку — прямо от Карины, даже не заезжая к себе домой. Коля Клеточкин бродил, будто лев. Продюсер Ермилов мелькнул и исчез, не проронив ни слова, хотя обычно держался очень приветливо.
— Что здесь намечается — приезд Дастина Хоффмана? — спросил Алексей у Юры Любомудрова, оператора. — Или картину все-таки закрывают?
— Еще ничего толком не известно, — ответил тот. — Но Коля чего-то не поделил с продюсером. Поди спроси сам, я к нему боюсь соваться. Еще укусит.
Колычев взял две банки пива и пошел к режиссеру.
— Плюнь и выпей, — сказал он. — Какие проблемы?
— Отстань! — огрызнулся Клеточкин. — Тебя тут не хватало!
