Теперь нужно набраться терпения и ждать. И никаких личных инициатив.
Глава 19
Информационное сокрытие
20-21 июля
Виктор Крапивин смотрел на свою фотографию в загранпаспорте и не узнавал себя. Длинные волосы, зачесанные назад, но все же чуть прикрывающие уши; усики и модная двухнедельная бородка а-ля Джонни Депп, очки в тонкой золотистой оправе. Покажи эту фотографию матери, и она не узнает родного сына.
Виктор старался не думать о родителях, пытался успокоить себя тем, что не в силах помочь им, дать знать о себе, объяснить хоть что-то...
Завтра... Он часто обращался к этому слову, имеющему свойства долговременной анестезии. Завтра что-то изменится, а сегодня не может измениться ничего, потому что это — настоящее.
Он от корки до корки прочел книжку Йегуды Берга, которую ему посоветовала Маша. Книга называлась «Сила Каббалы». Он прочел, что время едино. Что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно.
"Представьте себе тридцатиэтажное здание. Мы стоим на пятнадцатом этаже, который аналогичен настоящему времени. Этажи с первого по четырнадцатый представляют собой отрезки времени, которые привели нас в настоящее. Этажи с шестнадцатого по тридцатый являются нашим будущим. Так что же мы воспринимаем посредством своих пяти чувств? Только пятнадцатый этаж. Мы не видим ни этажей ниже, ни этажей выше. При этом все этажи — то есть и наше прошлое, и наше настоящее, и наше будущее — существуют как единое целое, наше тридцатиэтажное здание. И если мы выйдем из здания и взглянем на него со стороны, нам откроются все тридцать этажей!"
Близнец словно внял совету Берга: мысленно вышел из своего здания и взглянул на него со стороны. И увидел себя на крыше этого дома, на самом пике будущего. Со снайперской винтовкой в руке. В маскировочном халате. И даже вздрогнул от этого видения.
Паспорт. Билеты на поезд до Казани. Билеты на самолет рейса Казань — Хельсинки; вылетать за границу из Москвы опасно. Первое время он поживет у Машиной подруги, а дальше видно будет. Видно ли? И на каком это этаже, может, уже на семнадцатом?
Завтра... Завтра будут получены все ответы.
«Не горюй, Витька-дембель, увидимся еще».
И почему-то не находится слов для благодарности. Но нужны ли они? И да, и нет. Лучше бы, конечно, пожалеть о случившемся.
Ты красивая...
Проводи меня, красивую...
Теперь она его провожает.
— Тебе лучше выйти пораньше, — шепнула Мария. — Хотя бы часа за три. Неизвестно, что может случиться. Вдруг опера нагрянут или еще что-то?
Как раз в этот момент в ванную зашел Цыганок:
— Наблюдения нет, можно выходить.
Это означало, что запись на магнитофон также не ведется. Впору наверстать упущенное, закричать во весь голос, быть уверенным, что тебя не слушают, не лезут в твои мысли. Просто говорить и ничего не подразумевать: «Я буду скучать по тебе...»
Телохранитель прошел в комнату и взял Витькину сумку.
Прощание. Тоска. Щемящее чувство, что они никогда не встретятся.
— Не грусти, Освальд, все будет путем.
Она еще шутит... Правда, при опущенных глазах. Мария помахала рукой:
— Иди, Витя, иди. Все. — И ушла в комнату не оборачиваясь.
У подъезда стоял «Субару» с открытым верхом. Витька машинально шагнул к нему. Но Цыганок остановил его:
— Нет, поедешь на такси или поймаешь частника. Я провожу тебя до дороги.
Пожимая руку снайперу, телохранитель усмехнулся:
— Береги себя. — Он поймал немой вопрос в глазах Крапивина и кивнул: — Можешь рассчитывать на меня.
Теперь Виктор мог читать по глазам Цыганка, ставшим вдруг открытыми. Они сбросили ту маску, которая скрывала все, что было в них написано. Телохранитель словно снял темные очки, и взгляд под ними оказался слегка усталым, добрым, человечным. И Близнец как-то по-детски, наивно, просто отталкиваясь от глаз Цыганка, врал:
— У меня с ней ничего не было. У нее могло быть с придурками вроде Лосева. Я другой. И она другая. Кровосмешение. Думай как хочешь.
— У тебя с ней ничего не могло быть, — поставил последнюю точку Цыганок.
* * *
Полковник Терехин наконец-то пришел к окончательному выводу, что все это время он плясал под чужую дудку. Он совершил много ошибок, но главная заключалась в том, что он своевременно не пробил телохранителя Марии Дьячковой. Узнай, кто он, где проходил службу, — отказался бы от идеи ставить радиозакладку. Спецы класса Юрия Цыганка определяют такие вещи походя. Лейтенант с ходу определил не только тип закладки, но и принадлежность человека, поставившего ее, к конкретной спецслужбе. И предпринял контрмеры, посоветовавшись с хозяйкой. Терехин мог дословно воспроизвести специфические слова Цыганка: запрет на обсуждение закрытых тем в помещении (а там все темы были закрыты); информационное сокрытие: говоришь одно, а подразумеваешь другое; подбрасываешь через подслушивающую аппаратуру ложную информацию...
Майор Соловьев сидел напротив шефа и любовался эффектом разорвавшейся бомбы. Он лично пробивал Цыганка и доставил шефу новость. И вот сейчас ждал, когда ступор начальника сменят активные действия: брать — наконец-то брать снайпера. Сверлить дырку можно, но только не на погонах. В туалете, может быть. Тот миг удачи, когда можно было тихо и мирно арестовать снайпера, давно растаял. Собственно, Крапивина и сейчас можно взять без особых проблем, однако неприятный осадок останется. Полковника и майора поимели, конечно, но сделали это по обоюдному согласию, без свидетелей. Оба они напросились на то, что выпрашивали все это время.
— Ну что, поехали? — Вадим легонько постучал по краю стола, привлекая внимание полковника. — Николай! Проснись! Цыганок уже не состоит на госслужбе, поэтому и спрос с него будет минимальным. Может, он уже догадался, что отсутствие машины со звукозаписывающей аппаратурой и есть конец игры. Она кончилась, как только его, старшего лейтенанта Службы, вычислили, а не Крапивина. Снайпера, который вот в эту минуту должен, обязан смазывать пятки салом. Как бы не опоздать, Коля.
— Ну и что с того, если опоздаем? — Николай усмехнулся.
И Вадим сразу, словно его ударило током, догадался: Терехин не хочет брать снайпера.
— Ты что, встал на их сторону?! Или просто хочешь остаться в стороне? Это как раз тот случай, когда за молчание могут грохнуть.
Николай слабо улыбнулся и пожал плечами:
— Я вообще ничего не хочу.
— Я понял, понял тебя, — скороговоркой выпалил Соловьев. — Тебе сто раз сказали «свинья», а на сто первый ты захрюкал. Я не знаю, что в твоей голове, но тебе придется поднять свою задницу и...
