— …тут рядом находится закрытая спецлечебница, — говорила она, — вот в ней я и спасалась, как в пустыни, сначала работала там уборщицей, потом санитаркой, а затем меня даже повысили и сделали полноправным пациентом — за молитвенные обряды: у меня дома собирались верующие, приходил и священник, совершавший литургию, да кто-то донес. Иерея — в тюрьму, а меня — в психушку. Это уже при Хрущеве было. Но разве это страшно? Знаете, что писал апостол Павел в Первом послании к коринфянам? Будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом. Господь знает умствования мудрецов, что они суетны, и уловляет их в лукавстве их. Потому что даже немудрое и немощное, идущее от Бога, сильнее всего ума и мощи человеков.
— Почему вы не сказали мне, что были хорошо знакомы с одним послушником монастыря? — спросил Алексей.
— С Матвеем? Он так и не стал монахом. Но очень хотел быть моим мужем.
— Я знаю.
— Они ненавидели друг друга.
— Кто?
— Матвей и Василий. Но дело даже не во мне. Я обоим сказала, что обручена с Богом. Они не могли примириться из-за религии. Один разорял церкви, другой стоял на страже, при дверях. Но потом они поменялись местами. Так бывает. Савл обращается в Павла, Иуда предает Господа. Значит, вы встречались с ними обоими?
— Василий Пантелеевич вчера вечером скончался. Нам так и не удалось переговорить.
— Понимаю… Это он убил его, — неожиданно сказала она.
— Кто?
— Его ненавистник. Я знала, что он не успокоится, пока не завершит начатое. Василий едва не забил до смерти Матвея, когда закрывали монастырь. А тот, во время войны, стрелял ему в спину, как он мне сам рассказывал. Вот так они и воюют друг с другом до последних времен.
— Но Матвей Иванович парализован уже полтора года, — вмешался в разговор я. — Это невозможно.
— У Господа все возможно, — ответила Агафья Максимовна на мою реплику. Она внимательно оглядела сучковатую палку в моей руке, на которую я опирался. — Знакомый посох. Скатова?
— Да.
— Вы его берегите, он монастырский. Я сама подарила его Васе, когда тот начал хромать. А раньше он принадлежал нашему настоятелю. Вот как происходит. От одного — к другому, потом — к третьему… Люди умирают, а вещь живет, сохраняется, служит человеку. И ты идешь и опираешься уже не на посох, а на людские деяния, на веру. Так же сохраняются и святые мощи — незримо, невещественно, в сердцах и душах.
— Но где же нам теперь их искать? Подскажите, — произнес Алексей.
Агафья Максимовна отозвалась не сразу. Она подошла к иконе Казанской Богоматери, беззвучно помолилась, потом повернулась к нам.
— Я попробую вам помочь, — сказала она. — Но для этого мне потребуется некоторое время.
Сквозь время — в вечность
…Из письма царя Алексея Михайловича Тишайшего митрополиту Новгородскому Никону. Май, 1652 год.
О крепкий воине и страдальче царя небеснаго, о возлюбленный мой любимче и сослужебниче, святый владыко! Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам, выбирать на патриаршество Феогноста, а без тебя отнюдь ни за что не примеся…
Как известно, Никон в это время пребывал в Соловецком монастыре, отправившись сюда за мощами святителя Филиппа, почившего в эпоху Иоанна Грозного, по свидетельствам современников — не без помощи Малюты Скуратова. Но если бы то было так, то Иоанн Васильевич, чрезвычайно щепетильный во всех делах, касающихся душеспасения, непременно занес бы в специальный синодик всех казненных и имя митрополита Филиппа. Синодики эти рассылались по всем монастырям для вечного поминовения за упокой души, они подробны и достоверны и позволяют судить о надуманной кровожадности Грозного. Имени святителя Филиппа в этих списках нет. По той лишь простой причине, что царь никогда никакого приказа казнить митрополита не давал. Это еще одна широко распространенная выдумка, призванная очернить Иоанна IV, как и свидетельства об убиении им собственного сына.
Никон привез на Соловки царственную молитвенную грамоту, в которой Алексей Михайлович преклонял свой царский сан пред святителем Филиппом и молил его пришествием в Москву разрешить грех Иоаннов и упразднить поношение, лежавшее на царской власти. Святые мощи митрополита Филиппа должны были прийти в Первопрестольную и упокоиться в Успенском соборе. Надобно сказать, что взаимоотношения двух царей и двух митрополитов были весьма похожи: Иоанн также любил и доверял Филиппу, как Алексей — Никону. И точно такое же охлаждение наступило в дальнейшем. Все четверо ревностно любили Отечество и отличались благочестием, трудолюбием и сердечной набожностью. Но так жила почти вся Россия. К примеру, во время Великого поста царь Алексей Михайлович довольствовался лишь куском черного хлеба с солью, соленым грибом или огурцом, да и то только три раза в неделю.
Митрополит Никон был уже готов выехать из Соловков назад в Москву вместе с мощами святителя Филиппа, когда пришло второе письмо от царя: Помолись, владыка святый, чтобы Господь Бог наш дал нам пастыря и отца, кто Ему Свету годен, имя вышеписанное — Феогност, а ожидаем тебя, великого святителя, к выбору, а сего мужа три человека ведают: я, да Казанский митрополит, да отец мой духовный, и сказывают, свят муж. Все заключалось в том, что в Первопрестольной в это время умер патриарх Иосиф и предстояло выбрать нового первосвятителя православной церкви. Но кто же такой этот загадочный Феогност? Имя это не упоминается больше нигде: ни в светских, ни в церковных документах.
Тайна эта была ясна лишь самому Никону. Намеки царя на известного Богу Феогноста — это прямое обращение к нему, Никону. Именно его, и только его Алексей Михайлович желал видеть на патриаршем престоле. Но тут Тишайший столкнулся с противодействием других близких ему духовных лиц. Прежде всего это были духовник царя протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев, протопоп московского Казанского собора Иван Неронов, костромской иерей Даниил и муромский Логгин, а также неистовый Аввакум. Четверо последних подали царю и царице челобитную О духовнике Стефане, чтоб ему быть в патриархах. Все они ранее были сердечными друзьями и единомышленниками Никона. Тень Великого раскола еще не коснулась ни их, ни православной церкви, ни самой России. И большинство бояр, недовольных Никоном, склоняли царя в сторону Стефана. И может быть, опоздай Феогност вернуться, патриархом бы был избран другой. Куда бы тогда повернула Русь?
В эти же июльские дни, когда на Собор в Москву прибыли четыре митрополита, три архиепископа и многие архимандриты, игумены, протоиереи и священники, произошло еще одно промыслительное событие. Наконец, Божиим изволением всему миру явно открылись святые мощи благоверного князя Даниила, они были обретены нетленными по бывшему откровению свыше и торжественно перенесены в храм Семи Вселенских Соборов. Триста пятьдесят лет святые мощи пребывали в земле, но Господь сберег их и прославил угодника Своего Даниила. С первым известием об этом полетел в Москву келейник настоятеля Новоторжский, а на Соборе митрополит Казанский Корнилий возвестил царю об избрании Никона патриархом…
