— Да, Октябрьская революция завершилась небывалым иудейским триумфом и разгулом еврейской мести, — согласился я. — Это было явление, не имевшее прецедента в мировой истории. Хазарский каганат отдыхает. Даже нынешние времена более тихие. Сейчас уничтожают цивилизованно.
— А тогда — сотни тысяч, миллионы ученых, инженеров, врачей, писателей, профессоров, крестьян, самих же рабочих, я уж не говорю о духовенстве. Весь цвет и генофонд нации, народа. На одном полигоне в Бутово под Москвой расстреляли десятки тысяч священнослужителей. А Соловки? Митрополита Владимира в Киеве душили цепочкой от креста, а до этого из пушек обстреляли Печерскую лавру. Потом его искололи штыками, он плавал в луже крови. Престарелого протоиерея Петра Скипетрова убили прямо на паперти другой лавры — Александро-Невской. Даже над мощами невинного отрока Артемия, почившего в 1573 году, и то надругались, изрубили на куски и бросили в колодец. Вот какова сила злобы! В реке с камнем на шее утопили епископа Тобольского Гермогена, а с ним и всю делегацию верующих, пришедших просить за него. Владык Феофана Соликамского и Андроника Пермского связали за волосы, продели под узел жердь и обнаженными окунали в прорубь, пока тела их не покрылись льдом. Епископа Амвросия в Свияжске замучили, привязав к хвосту лошади и пустив ее вскачь. В Самарской губернии владыку Исидора предали самой мучительной смерти, посадив на кол. Епископа Никодима в Белгороде забили железными прутьями, а тело бросили в выгребную яму и не разрешили хоронить. Платона Ревельского, тоже епископа, обливали холодной водой на морозе, пока он не превратился в ледяной столб. Прямо в церкви на царских вратах повесили архиепископа Воронежского Тихона. А с ним вместе замучили еще до двухсот иереев. В Юрьеве топорами зарубили 17 священников. Раздавили жерновами пресвитера Андрея Зимина в Уссурийском крае. Духовника монастыря святой Магдалины схватили прямо в церкви во время богослужения и выстрелили прямо в рот, с криком: вот тебе твое святое причастие! Но у многих извергов при этом у самих мутился рассудок, сходили с ума или стреляли в своих же. В городе Богодухове всех монахинь согнали на кладбище к глубокой яме, надругались, вырезали груди, еще живых побросали вниз…
— Ну, хватит! — подала голос Маша. Она вдруг так резко вывернула руль, что мы едва не угодили под колеса встречного грузовика.
— Эй, мадемуазель, ты там поосторожнее, — похолодев, произнес я. — Самой жить надоело, так мне еще внуков нянчить.
— Ты сначала детей заведи, — огрызнулась Маша.
А Алексей вроде бы даже не заметил этого инцидента.
— Я просто хотел показать, что творилось в те годы, — спокойно отозвался он. — Троцкий признавался в своих мемуарах, что расправа над русским народом и царской семьей была нужна не просто для того, чтобы напугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что впереди полная победа или гибель. Они прекрасно знали, на что идут. И их ненависть имела какой-то явно мистический, иррациональный характер. Это противоречило не только христианским, но и всем человеческим принципам, морали и нравственности. Характерно, что у Ленина самые грязные ругательства обращены не к политическим противникам, а к Богу. Даже патриарха Тихона пытались постоянно убить, выпустили однажды пять пуль, но все они попали в его келейника Якова Полозова.
— Значит, и Яковы не всяковы, — заметил я.
— Ну, разумеется… А потом зашли с другой стороны, начали создавать под крылышком ГПУ всех этих обновленцев, сергианцев, Союз воинствующих безбожников и прочее. Не в лоб, так по лбу. Цель одна — уничтожить, вытравить православие. И вновь — раскол. Зарубежная церковь, катакомбная… А церковь — едина, это как корабль во время шторма, некоторые прыгают в воду, садятся в шлюпки, плывут куда-то. Но кормило патриарх Тихон держал твердо. Он не дал себя увлечь гражданской войной, не благословил братоубийственную смуту, ни белых, ни тем более красных. Он говорил народу, что для христианина идеал — Христос, не извлекающий меч в свою защиту, но утихомиривающий сынов грома, не дай посрамить цену твоих страданий от руки насильника и гонителя, не дай увлечь себя страстью отмщения. Его молитвенное служение — это своеобразная вершина русской святости, а все то время — массовый подвиг за Христа, слава и величие Русской православной церкви.
— Интересно, как бы повел себя патриарх Никон на его месте? — вслух произнес я. — Наверное, меч-то все-таки обнажил…
— Не знаю, не знаю, — ответил Алексей. — Так вот, в эти сатанинские годы было официально заявлено, что в течение второй пятилетки религия будет уничтожена вообще, а Москва станет самым безбожным городом мира. И дело к этому шло. Сам местоблюститель Сергий говорил протоиерею Виноградову, что, возможно, церковь доживает последние дни. Но… Началась Великая Священная война. И, по пророчеству схимонаха Аристоклия, немцы вошли в Россию. А ход истории круто изменился. Безбожие отступило. Сталин возвратил патриаршество. Вернулись из лагерей священники. Открылись храмы, семинарии, духовные академии. На Россию вновь снизошел Дух Святой. Само то, что война началась в День Всех Святых в земле российской просиявших, а закончилась в празднование Георгия Победоносца, уже имеет промыслительное значение. Как и то, что икона Казанской Божией Матери была обнесена вокруг Москвы и Ленинграда, и эти города выстояли. А ведь Волоколамское шоссе, например, было уже совершенно открыто, и немцы могли свободно промаршировать до столицы. Почему же они в панике бежали, гонимые ужасом, бросали военную технику и оружие? Сами гитлеровские генералы не могут этого объяснить. В Сталинграде иконы привозили на самые отдаленные участки фронта, то же было под Курском, на Прохоровском поле. И везде крепли вера и дух русского солдата, солдат всех наций, российских. А сколько мне приходилось слышать рассказов от фронтовиков о чудесных явлениях во время войны! Об этом еще книги не написаны. Нет, недаром бывший семинарист Сталин поднял после Победы тост за великий русский народ! Пути Господни поистине неисповедимы. Конечно, сейчас Россией опять правят богоборцы, космополиты и русоненавистники. Но Русь, ведомая непостижимым Промыслом Божиим, хранит в своей душе тот луч света, который не погасить всем силам зла. Русская православная церковь всякий раз спасала страну в годины самых смутных бед и несчастий. Корабль плывет. Корабль будет плыть, пока жива Христова вера в народе.
Проповедник, вот он кто, — подумал я с легкой долей зависти. — Ему бы самому книги сочинять. Хотя… Кто умеет говорить, тот не умеет писать.
Мы сейчас проезжали мимо усадьбы Никольское-Урюпино. Половину пути уже проделали. Даже больше.
— А знаете что? — предложил вдруг Алексей. — Давайте заедем в местную Никольскую церковь. Тут есть удивительный источник с целебной благодатной водой. Подлинная агиасма!
— Святыня, — перевел я последнее слово для Маши.
— А то бы не догадалась! — фыркнула она и стала сворачивать к усадьбе.
4
Не знаю, каким образом мы смогли уцелеть после той страшной аварии, случившейся на самом подъезде к Новому Иерусалиму? Наверное, только потому, что останавливались в Никольское-Урюпино и по очереди омывались и окунались в священный источник, агиасму! Это была словно живая вода, придающая телесные и духовные силы, оберегающая от всяких житейских бед. Как та, которую дал Господь пришедшей к колодцу самаритянке. И сказал ей, что она не будет жаждать вовек. Он говорил о вере. И колодец тот стал после живоносным источником. И женщина эта — проповедницей Слова Божия — Фотиной. И икона есть чудотворная, которая так и называется — Живоносный источник. А уж в России святых ключей и родников — не перечислить: и источник святого Никиты Столпника, и Никандров ключ, и чистые колодцы села Большое Нагаткино, и родник под Журавлиной горой в Пюхтинском женском монастыре, и в обители преподобного Давида Серпуховского, и Саввы Сторожевского, и конечно же Серафима Саровского в Дивеево, и на Валдае, и в Самарской, Рязанской, Псковской, Новгородской областях, — где только нет…
