— С удовольствием! — ответил за всех Заболотный.
— Тогда — поехали, но вначале сходим-ка на склад.
Игнатов критически оглядел Сеню и Павла, добавив:
— Подберем что-нибудь поинтереснее.
На складе, где хранилась готовая продукция, Игнатов сам выбрал несколько курток, брюк и свитеров. Была тут и камуфляжная форма.
— Примеряйте, — сказал он. — И носите на здоровье. Москва по одежке встречает. Это пока всё, что я могу сделать.
Павел от одежки отказался, а вот Сеня вырядился в камуфляж и новую поролоновую куртку с застежками. Заболотный тоже сунул себе в сумку пару свитеров, хотя и так был экипирован по последней моде.
— А ты чего раззявился? — бросил он мне. — Бери на дармовщинку-то! А то разорится Сергей Сергеевич, поздно будет.
Мне хоть и приглянулась одна яркая куртка, но под насмешливым взглядом Павла я удержался.
— Спасибо, сыт! — отозвался я.
Потом мы сели в «Тойоту» Игнатова и поехали на Речной вокзал.
Я почему-то уже начинал догадываться — кто «этот человек», собирающийся купить корабль. И не ошибся. На пристани нас ожидал Борис Львович.
— Ба, ба, ба! — радостно-притворно закричал Заболотный, будто и не его это была тайная закулиса, не он их «сосватал». — Куда не придем, всюду этот «вечный жид», прости, православный, ты теперь даже православнее самого Патриарха, небось, только что с молитвы, а то и из самой Лавры приехал, каялся перед покупкой, поклоны бил, у духовника совета испрашивал: не прогадать бы, не ввернет ли тебе Сергей Сергеевич корабль с дырявым днищем?
Борис Львович спокойно поздоровался с нами, не сердясь на Заболотного и не обращая на его слова особого внимания. Интересно, сколько комиссионных он отстегнет Мишане при удачной сделке? Но было занятно, что мы его действительно всюду встречаем, он теперь, насколько я понял, активно сотрудничал и с казаками, и с патриотически настроенными бизнесменами, подгребая под себя всё, что плохо лежит.
Игнатов повел нас по сходням на корабль. Это был небольшой теплоход, носивший название «Святитель Николай». Совершал пассажирские рейсы от Москвы до Астрахани, с остановками в приволжских городах. Игнатов задумывал из него сделать паломническое судно — не для обычных туристов, стремящихся к отдыху, а для верующих мирян, чтобы посещать по пути монастыри, святые места, справлять православные праздники, совершать в дороге молебны. На корабле была даже устроена часовня, освященная по всем правилам архиереем. Имелось два десятка кают, камбуз, несколько просторных помещений на палубе и в трюме. Всё как положено. Я уже был как-то раз на этом судне вместе с Заболотным и Павлом, и оно мне нравилось. Симпатичным был и капитан, с красным мясистым лицом, и вся его небольшая команда, состоящая из тройки матросов, стюарда и женщины-кока.
Задумке Игнатова не удалось воплотиться до конца: «Святитель Николай» сделал всего несколько паломнических рейсов, разумеется, убыточных, хотя судовладелец и не стремился к выгоде. Но теперь настали тяжелые времена, и с кораблем приходилось расставаться. Оттого-то Игнатов и выглядел таким расстроенным. Он даже не стал сопровождать Бориса Львовича по теплоходу, перепоручив это дело Заболотному. Пускай осматривают!..
Игнатов повел нас в кают-компанию, велев стюарду принести туда чай и закуску. Для себя заказал еще и водки, по-видимому, у него начиналась депрессивно-предзапойная полоса.
— Сколько ни встречались, мне всегда интересно с вами беседовать, Павел Артемьевич, — сказал он. — Но в вашем деле на меня все же слабо рассчитывайте. Если только я не решусь совсем все распродать или раздать, а сам пойду по миру, с котомкой. Или — прямая дорога в монастырь. Всё надоело, сил нет. Спасаться хочу, спастись. С деньгами, как ни крути, нет выхода. Тянут они, будто гири на ногах. Хорошо быть нищим, а? — и он мастерски опрокинул в себя рюмку водки. — Или взбунтоваться, да так, чтобы всё кругом заполыхало? Сжечь разве корабль?
— Монашество — страстный подвиг, там тоже страсть, к Богу, — ответил Павел. — До восторженной экзальтации. А всякая восторженность в религии опасна, нужно сначала остыть. У вас семья, Сергей Сергеевич, а она сейчас нужнее, чем монашество, оно может вылиться в освобождение от всяких обязанностей. Нищим пойти? Опять экзальтация, мне один мудрый священник, отец Димитрий, говорил: берегись религиозной восторженности, особенно от земного блеска. «Охи» и «Ахи» по любому поводу, умиление. Тех, кто бросается в православие с головой, как в прорубь. Из крайности — в крайность. Они внешне благочестивы, а любви мало, и по всякому поводу, а то и без, ездят за советом «к старцам». Это бродяжничество, таким вот не станьте. А бунт… Бунтовщина ведь плод разгоряченной фантазии, тайной гордыни. Не это сейчас нужно. Прежде всего, надо перестать унывать, помнить, что Богу невозможного нет. Начинать с малого, а это малое сделает большое дело. Кропотливо работать в тишине и стараться понять друг друга.
— Слова, слова… — произнес Игнатов. — Всё верно, а сколько искушений? у меня есть возможность уехать за границу и жить там в какой-нибудь православной общине, в Австралии. Потому что меня ведь не только в тиски зажали, с долгами и наездами этими, но и вынуждают вообще отказаться от бизнеса. Угрожают. Навалились, как черти со всех сторон, от криминала до мэрии. Того и гляди, взрывчатку в автомобиль заложат. Или — пуля. Я играю на чужом поле, русский человек не может быть бизнесменом. Природа не та.
— Может, — сказал Павел, — Не продавайте корабль.
— Как? — чуть не вскричал Игнатов. — Дело почти решенное. Эта сделка поможет мне еще некоторое время продержаться на плаву. Да и человек этот, Борис Львович, вроде хороший. Рекомендовали, я и сам наводил справки. Верующий, обещал продолжать паломнические рейсы. И название корабля останется, часовня.
— Не будет этого, — возразил Павел. — Вас обманут.
— Что же делать?
— Подождите. Положитесь на промысел Божий. В финансовых вопросах я вам ничего советовать не могу, не силен. Но знаю: пока ты богат, знатен, в благополучии, Бог не откликается. Когда всеми отверженный — он является тебе и беседует с человеком. Продажа корабля — тоже искушение, одно из многих, навалившихся на вас. Станьте отверженным, но сохраните его, во что бы то ни стало. Может быть он, корабль этот, плавучая церковь, видимая и слышимая с берегов, и есть главное дело вашей жизни. Им, «Святителем Николаем», вы возвестите голодным свет духовный, красоту. Это теперь важнее камней, которые в хлебы превращают. Народ по духовности изголодался, вот что. Не продавайте.
Игнатов сидел задумчивый, даже позабыв о графинчике с водкой.
— Может быть, — проговорил он тихо. — Я ведь в этот корабль всю душу вложил… Теперь — будь что будет.
Я вслушивался в их разговор и пил свой чай, а Сеня ушел бродить по теплоходу. То, что Павел столь неожиданно «вступился» за корабль, показалось мне не столько странным, сколько провидческим, словно на него снизошло какое-то озарение. Более того, я сейчас подумал, что он имеет в виду не одно лишь судно даже, а некий христианский символ, который оно несет, частичку России, возможно, рубеж, который никак нельзя отдавать.
