Радиоведущая остро смотрела в правый угол, рядом с дверью.
Там на инкрустированной слоновьей костью тумбочке стояли одна на другой две клетки: в нижней сидела морская свинка, в верхней – канарейка. Животные вели себя подозрительно тихо: морская свинка нервно двигала носом и косила черным влажным глазом в сторону вошедших, канарейка натурально дремала, сидя на жердочке.
– Это мой живой уголок, – робко проблеяла Зойка, еще не поняв, в чем же она провинилась перед школьной подругой.
– Почему? Зачем?
– Потому, что я реализовала мечту моего детства! – нервно перебила Зойка Лилию Горную и затараторила: – Я мечтала о братьях меньших с первого класса по восьмой! Отец держал меня в ежовых руковицах и гипсовой стружке! Да-да, это морской свин Сема и канарейка Чича! Смейся, сколько хочешь!
– Стоп! – воскликнула радиоведущая. – Я хочу спросить не о том, как ты в нашем зрелом возрасте удовлетворила свой фрейдистский комплекс. О другом. Почему ты не сфотографировала этот угол, эти клетки? Я изучала твои безумные фотографии и никак не могла понять, что находиться в этом углу. То, что он пустой, я не верила ни секунды – ты, Поплавкова, знаменитая барахольщица.
Зойка выслушала Лилию и… рассмеялась.
– Знаешь, я специально не стала фотографировать животных. Плохая примета. Мне одна баба сказала, если сфотографируешь своих животных-любимцев, они быстро помрут.
Теперь от всей души рассмеялась Лилия Горная.
– А я не знала, старуха, что ты у нас такая суеверная! Чушь все это! Да, вспомнила, утром ты мне говорила по телефону про кучу врагов? Может, поделишься?
– Дашь на дашь, – быстро отреагировала Зойка. – Ты мне – тайну обмороков, а я тебе – про твоих врагов.
– Ладно, оставь меня на кухне в гордом одиночестве, минут на пять, я должна изучить обстановку, подумать, а вдруг интуиция что-нибудь подскажет? – попросила радиоведущая.
Зойка вздохнула, но подчинилась Лилиной просьбе, тем более что из гостиной раздалось нестройное:
– А ты такой холодный, как айсберг в океане!..
И все твои печали под темною водой!
Хозяйка дома обожала коллективное пение. Когда гости затягивали ту или иную песню, Зойка просто цепенела, словно кролик под взглядом удава или влюбленная девушка, услышавшая звук голоса предмета своей страсти.
Зойка вышла из кухни почему-то спиной, а когда оказалась в коридоре, развернулась и бросилась в гостиную бегом. На ходу она радостно кричала:
– Над седой равниной моря ветер тучи собирает!!.
Лилия Горная осталась на кухне одна. Села на табурет, уставилась уставшим взглядом в окно. Все. Силы кончились. Никакая она не радиозвезда, обычный замотанный сотрудник радиостанции, которого вот-вот попросят освободить стены «Утреннего брыся», мол, не справляешься, голубушка, с работой, даже очередную сенсацию найти не можешь.
«У меня начинается депрессия, – подумала Лилия. – Зойка – молодец. Ей тоже нелегко живется, а гляди-ка, евроремонт сделали, гостей через день принимают, Родриго стал похож на русского сытого барина».
В углу заработал холодильник, звук его мотора напоминал сытое урчание хищника.
«Зойка умеет из жизни сделать конфетку, праздник. А я? Все время думаю о работе, о семье, о сумках со жратвой. Если бы мои поклонники знали, какие приземленные мысли бродят в моей голове, они разбили бы свои радиоприемники вдребезги».
Справа раздались шорохи.
Лилия Горная скосила глаза в сторону клеток: канарейка Чича встряхнулась всем тельцем и принялась тщательно чистить перышки. Морской свин Сема топтался на месте, то зарывая влажный нос в клок сена, то вынимая его на свет Божий.
«Зойка – умница. Зря я над ней смеялась. Животные в доме – это так хорошо, словно снова в детство возвращаешься», – подумала Лилия.
На губах ее появилась добрая улыбка, она встала с табурета, потянулась.
«Никогда мне не разгадать загадку обмороков на Зойкиной кухне. Никогда. Плевать!»
В гостиной с надрывной слезой кричали очередную песню:
– Ой, кто-то с горочки спустился!
Наверно, милый мой идет!..
Радиозвезда сделала два шага в сторону двери…
13
Отпев про горочку и про милого, который по этой горочке идет, гости засобирались домой.
– У меня завтра заседание в Южном округе. Буду делиться опытом воспитательной работы с коллегами-депутатами, – объявила Софья Чокчок, одергивая свой мужской пиджак. – Сейчас поеду отдыхать в гостиницу. Иван Иванович, если вы со мной, то я с вами.
– Я со всеми, – туманно ответил Иван Иванович Селедка.
Мадам Теплоэлектроцентраль, стоя в прихожей у зеркала, решительно сломала руины прически-трубы, вытащила из сумочки расческу, расчесала волосы, а расчесывая, извлекла из головы короткий густой шиньон, бросила его в целлофановый пакет, пакет опустила в сумочку, затем достала другой пакет, что-то привычно выплюнула в него, мятым платком насухо вытерла вишневую помаду, вынула другую помаду и принялась подводить губы, тщательно их выпячивая.
Через полминуты перед народом предстала бодрая старушенция лет семидесяти с проваленным розово-карамельным ртом.
– Вот так-то вот! – радостно прошамкала бывшая мадам Теплоэлектроцентраль. – Вы мне как родные стали. Славно мы выпили, закусили. Ловить здесь больше нечего, а значит, я стеснение отбросила. В чужих волосах, ребятки, жарко, вставные зубы – натирают. Помаду я с детства люблю розовую. Так что извиняйте! Спасибочки за компанию!
И старушенция тополиной пушинкой вылетела за дверь.
– Прямо серпом по икроножным мышцам, – протянул Родриго Гонсалес, держась за дверной косяк. – Зой, я же тебя просил – приглашай людей проверенных. Где это бабка работает, кто она? Чьи зубы во рту, да еще с бриллиантами?
Зойка пожала плечами:
– Про зубы не знаю. Но уж больно хорошо эта дама мне в супермаркете про заливную рыбу рассказывала. Потом про судьбу, про одиночество. Ну, я и решилась пригласить ее к нам на Селедку.
– Какую селедку? Никакой селедки сегодня в меню не было, – насторожился муж Родриго.
– Да, на Селедку Ивана Иавановича, странный ты человек! На холостяка! Чтобы встретились два одиночества! – раздраженно пояснила Зойка.
– Может, она аферистка с вокзала? – предположил Редька-Родриго. – Корми всех с улицы, а потом удивляйся, почему папины каталоги пропадают.
Единственный раз в жизни папа Поплавков издал каталог своих скульптурных произведений. Эта процедура заняла у него пять лет, во время которого он ругался-собачился с фотографами, редакторами, издателями, спонсорами, а также с зятем и дочерью, но с последними по заведенной семейной привычке.
В итоге бурных усилий в свет вышел тираж – 100 экземпляров. Пять каталогов папа-скульптор подарил: 1 – председателю дачного кооператива Н.Н. Безпрозванных; 2 – продавщице Тамаре, которая семнадцать лет бессменно отстояла за прилавком станционного магазина «Незабудка»: у Тамары папа всегда брал водку и пепси; 3 – соседям по даче Колодцевым; 4 – школьнице пятого класса Дуне Звоноревой, пришедшей ни с того ни с сего к отставному скульптору за автографом, и 5 – случайному попутчику в электричке.
