– Мне очень жаль, Ллойд, но решение моих родителей пересмотру не подлежит. Вы упустили свой шанс.
– Вы не понимаете. – Он перешел на шепот. – Вы не можете так поступить со мной. Тогда я потеряю работу.
– Об этом надо было беспокоиться раньше. Не удивительно, что вас хотят уволить, если у вас по всем сделкам столько же предложений, сколько по нашей.
– Но предложение Эли Гейтса по-прежнему остается в силе. – Ллойд гордо поднял подбородок.
– Скажите честно, он подкупил вас? – дошло вдруг до Эллен.
Она подумала, что Гейтс, наверное, и Виков подкупил.
– Он мой дядя, – признался агент, перестав ломать комедию и опустив подбородок. – У меня нет выбора. Он не раз ссужал родителей деньгами. Мы кругом должны ему. Если он не заполучит этот дом, вы не представляете, каким кошмаром это обернется для всей нашей семьи.
– В чем проблема? Гейтс может получить этот дом. Пусть просто заплатит, сколько он стоит, вот и все.
– Он не сделает этого из принципа.
– Его средства вполне позволяют ему заплатить назначенную цену.
– Но гордость не позволяет. Гейтс не хочет, чтобы на этом доме наживались чужаки.
– Мои родители не чужаки. Они прожили в городе десять лет.
– А у нас здесь жило двадцать поколений предков!
– Тогда нам с вами не о чем говорить.
– Ну пожалуйста! – взмолился агент. – Ради меня. Я думал, что нравлюсь вам. Мы же целовались.
– Это была ошибка. – Эллен виновато отвела глаза и собралась с духом. – Вы хороший парень, Ллойд. Или могли бы им стать. Вам только нужно начать думать собственной головой. Вы достаточно
толковый человек и неплохо разбираетесь в своем деле, чтобы избавиться от власти Эли и двадцати поколений предков с их нетерпимостью к чужакам. Необходимо освободиться от своей семьи в один прекрасный момент.
– Вы не понимаете нашей жизни! – взорвался Ллойд. – Вы не понимаете меня! Вот если б вы узнали меня лучше! У нас с вами столько общего, Эллен! Я думаю, мы созданы друг для друга! Я думаю…
Раздался цокот копыт по аллее, и послышался язвительный смех.
– Эй, пока вы не повернули вспять земной шар, может, хоть свою машину повернете, чтоб можно было проехать?
Шпора сидел верхом на Отто, без седла, крепко обхватив его чалые бока длинными ногами, чтобы удержать равновесие. Успокаивая лошадь, он презрительно смотрел на Эллен и Ллойда.
– Вот проклятые цыгане! Одну минутку, Эллен. – Ллойд направился к машине. – Не надо нам ничего втюхивать, мы ничего не покупаем, ясно?
Она смотрела на Шпору, и ее сердце обливалось горючими слезами. Он не брился несколько дней, и темная щетина придала ему вид еще более дикий и прекрасный. Мятая футболка и пыльные джинсы выглядели так, словно Шпора спал на сеновале.
– Пройдем в дом, там поговорим! – Ллойд вернулся к Эллен.
– Катись к черту, – огрызнулась она.
– Что, милые бранятся? – Шпора мерзко подмигнул Эллен.
Не успела она ответить, как Отто сорвался с места и поскакал прочь.
Не обращая внимания на агента, Эллен смотрела Шпоре вслед, пока он не скрылся из вида.
– Езжайте домой, Ллойд, – наконец, сказала она. – Мы в ваших услугах не нуждаемся.
– Слушай, ты, паршивая сука! – взвыл агент. – Надеюсь, твои сраные родители получат гроши за свою вонючую крысиную нору! А их блядская дочурка получит…
Но его вопли заглушил еще более громкий крик:
– Эй, вы там, уберите свой драндулет! Понаставили тут, понимаешь! Деваться от них некуда! Порядочным людям жить не дают!
Дот Вик высунулась из окна знакомого красного пикапа, который не мог разъехаться с «мерседесом» Ллойда. За рулем сидел Сол.
– Думаешь, ты тут хозяйка? – кричала Дот. Лицо ее стало красным, как пикап. – Вместе с этим пижоном?
Заметив на заднем сиденье их машины Флаффи, агент бросился к своему «мерседесу».
В первый момент Эллен испытала чувство благодарности к Викам за то, что они положили конец этой малоприятной беседе. Но потом ее сердце екнуло – Дот Вик решила воспользоваться заминкой, пока Ллойд совершал неуклюжие маневры, и отвесить Эллен новую порцию оскорблений.
– Слушай, ты, надутая кобыла! Думаешь, у тебя есть право топтать эту землю? Вообразила себя королевой! Лишаешь нас куска хлеба! Тебе плевать, что мы с Регом подыхаем с голоду!
Эллен вышла на аллею, в висках у нее стучало.
– Прошу вас, не надо кричать. – Она остановилась на безопасном расстоянии от клыков Флаффи. – Мне казалось, что недоразумение улажено. Я вам все объяснила.
Сол засигналил, чтобы заставить Ллойда шевелиться быстрее.
– А чем, скажи, ты лучше нас? А? – Дот перекрывала вой автомобильного гудка. – Всякий скажет, что ты шлюха. Твой дружок-то хоть знает, что ты вовсю путаешься со Шпорой Беллингом?
– А это не ваше дело!
– Мое дело! Мое! Я не позволю дешевой шлюхе оскорблять мою семью!
– Я никогда не оскорбляла вашу семью, – с облегчением вздохнула Эллен, так как бывший агент наконец тронулся с места и Сол перестал гудеть.
– Может, сами-то мы и не слышали, но нам добрые люди все рассказали! Ты говорила, что мы бездельники, что от нас никакого проку! Так ведь, Сол?
Младший Вик кивнул и так посмотрел на Эллен синими глазами, что у нее кровь застыла в жилах. Дот, при всей своей ярости, не внушала страха, но один взгляд ее внучка заставил Эллен отступить назад и оцепенеть. В нем было что-то безжалостное, нечеловеческое. К тому же на заднем сиденье, рядом с собакой, она заметила ружье.
– Не знаю, кто вам это сказал, но это ложь. Я никому ничего плохого о вас не говорила.
Дот понизила голос, и он стал мало отличим от рычания Флаффи:
– Еще посмотрим, кто врет! Ты еще пожалеешь, дрянь! – Она дернула Сола за рукав и велела ему трогать.
8
Вечером, когда дождь зарядил всерьез и надолго, Эллен поставила свой ноутбук на кухонный стол и включила его – Windows поприветствовал ее звуком разбивающихся о берег волн: так когда-то запрограммировал Ричард.
Он прислал ей уже несколько SMS-сообщений с требованием получить и прочитать его письма. Наконец-то Эллен собралась это сделать.
Оказалось, что письма приходили почти каждый день. Первые были бодрыми и жизнерадостными, может, чересчур подробными и поэтому несколько неестественными. Ричард щедро забрасывал Эллен рассказами о первых днях пребывания в Австралии, даже прислал несколько цифровых фотографий песчаного побережья и своей комнаты с видом на пальмы.
Но интонация писем быстро изменилась. Уже в пятом или шестом письме появились обвинения. Упреки в ее адрес чередовались с самооправданиями. Поначалу Ричард обдумывал свои слова, взвешивал аргументы, тщательно строил фразы, хотел быть объективным – настолько, что даже пару раз признал свои ошибки, а это было ему не свойственно.
