— Мне так жаль, Саския, — пробормотала она, блуждая повлажневшими глазами по пустым стенам.
— Ничего тебе не жаль, черт возьми! — Спотыкаясь, Саския направилась в сторону кухни, откуда доносились протяжные слабые звуки оперной арии. — Теперь все принадлежит этому таблоидному монстру. Ты сможешь приезжать сюда, чтобы потрахаться на лоне природы, когда Мицци будет в отъезде.
Она хлопнула зеленой дверью, за которой начинался небольшой коридор.
Фоби задержалась и на мгновение уткнулась лицом в шерсть Лабрадора, который сочувственно остановился рядом с ней, прежде чем последовать за Саскией.
Джин была такой же чопорной, немногословной и неприветливой, как ее дочь.
Когда Фоби вошла, она едва взглянула на нее. К Фоби бросился Тэббит, по-собачьи улыбаясь от радости, и возбужденно закрутился у нее под ногами.
— Хочешь пить? — Саския держала в руках чайник.
— Кофе, пожалуйста. — Фоби подавила зевок и осторожно улыбнулась Джин. — Привет.
— Фредди только что приехала из Парижа, мама. — Саския положила в три огромные кружки по одной десертной ложке растворимого кофе.
— Правда? — Джин рассматривала стопку писем. — Как мило. Ты ездила с другом?
— Почти. — Фоби в изумлении уставилась на Саскию. Что за игру она затеяла? Она еще крепче прижала к себе Тэббита.
— Это объясняет слова твоей матери о том, что ты не отвечаешь на ее звонки. Фоби знала, что Джин придиралась к ней из-за того, что была расстроена, но от резкого замечания ей еще больше захотелось расплакаться. Она снова проглотила огромный комок в горле и в ужасе заморгала, когда заметила свадебные приглашения, рассыпавшиеся рядом с коробкой «Выбросить».
— Я могу чем-то помочь? — тихо спросила она.
— Нет. — Джин барабанила пальцами по столу. — Правда, мне бы очень помогло, если бы вы обе перестали путаться у меня под ногами.
Ее голос дрожал, когда она боролась со слезами и бессильной яростью.
«Она даже не посмотрела мне в глаза», — грустно подумала Фоби.
— Мы пойдем в сад. — Саския поставила кружку с кофе перед матерью и вышла через кухонную дверь на задний двор.
Фоби последовала за ней. Она поднялась по покрытым мхом ступенькам и пошла по густой высохшей траве в своих сапогах из змеиной кожи, думая о том, какими броскими и безвкусными они здесь кажутся.
Саския вела ее мимо заросшего сорной травой салата к старой теплице, которая раньше была местом их детских игр.
Саския поставила кружки с кофе на шаткий стол и присела на подлокотник шезлонга.
— Ты думаешь, что я похудела?
— Конечно похудела. — Фоби взяла свою кружку и неловко подула на кофе. — И очень сильно. Не могу поверить, что тебе удалось сбросить так много фунтов за такое короткое время.
— Я делала много упражнений и принимала таблетки.
— Я не спала с ним, Саския. — Фоби внезапно поняла, что происходит.
— Нет? — Голос Саскии превратился в высокий, напряженный писк неверия.
— Нет.
— О, спасибо… спасибо, спасибо тебе, Фредди! — Смеясь и плача от внезапно отпустившего ее напряжения и бурного облегчения, Саския бросилась к ней и заключила ее в объятия.
Чтобы разрядить обстановку; Фоби позволила Саскии закружить ее в сложных пируэтах.
— Ты не поверишь, какое я чувствую облегчение! — всхлипывала Саския, улыбаясь. — Я прошла через семь кругов ада, думая об этом. О боже! Какая же я стерва, если думала, что ты это сделаешь. Ты простишь меня, Фредди? Простишь подозрительную, коварную идиотку?
Фоби вздрогнула и тоже заставила себя улыбнуться.
— Ты была в огромном напряжении, а я никак не помогла тебе. У меня кончились деньги, и я не могла звонить часто.
— Ты должна рассказать мне все. От начала до конца. Держу пари, Феликсу понравились эти сапоги, да?
— Да.
Фоби позволила себе несколько раз зевнуть и постаралась не думать о Феликсе, который свернулся под большим роскошным одеялом в своей кровати с ее номером журнала «Стройные ноги и все остальное», настолько захватившем его, что он отказался его вернуть.
Возможно, сейчас он уже спит после такой беспокойной ночи, подумала она. Его длинные, угольно-черные ресницы лежат на загорелых щеках, а прямой нос касается руки.
Через несколько минут Фоби поняла, что меньше всего Саския хотела ее слушать. Она уселась, скрестив ноги, на подушке старого кресла-качалки, поддерживая рукой подбородок, не отрывая от Фоби зачарованного взгляда серо-голубых глаз, и почти сразу начала спорить с ней и придираться, как будто она могла что-то изменить в ходе рассказа.
— Он не мог сказать это! — взвыла она. — Феликс никогда не говорит о своих родителях. Он выходит из себя при одном упоминании о них.
— Возможно, он заговорил о них из-за того, что был пьян, я не знаю. — Фоби потерла лоб, неожиданно чувствуя, что она безнадежно несправедлива к Феликсу. — Я думаю, что звонок матери на прошлой неделе спровоцировал его. Может быть, он захотел выпустить пар.
— Скорее всего, он тебе соврал, чтобы ты его пожалела, — это классическая тактика Феликса.
Оставляя это без комментариев, Фоби попыталась рассказать Саскии о том, как он постепенно разоблачал ее собственную ложь, но Саския почти не слушала ее.
— В ту ночь он вернулся к себе в гостиницу?
— Я же сказала, что он остановился в квартире той девушки по имени Миа. Я думаю, она была стилистом. Но она сказала ему убираться почти сразу как появилась я.
— Значит, он остановился у тебя?
— Да.
— Тогда вы действительно спали вместе?
— Если то, что я отключилась на кровати рядом с ним, полностью одетая, означает, что мы спали друг с другом, то да.
— Но ты сказала, что не спала с ним! — Саския схватилась руками за голову.
— Я не спала с ним. Я была без сознания.
— Вы не трахались?
— Конечно нет, черт возьми! В ту ночь я была еле жива.
— Но ты целовала его.
— Мы целовались еще в Кадмене, — напомнила ей Фоби. — Я рассказывала тебе об этом. В Париже я едва могла закрыть рот и сжать зубы.
— Тебе понравилось?
— Что?
— Ты меня слышала. — Саския посмотрела на нее через пальцы. — Тебе понравилось целовать Феликса?
— Если я скажу «нет», ты мне поверишь?
— Нет. — Саския прижала ладони к глазам. — Прости меня, Фоби. Прости. Я знаю, что я попросила тебя это сделать. Я знаю, что я неблагодарная стерва. Но мне так больно. Мне просто… так… больно.
— Я знаю. — Фоби закрыла глаза. Ей тоже было больно. — Он сказал, что любит меня, Саския.
