— Кто смеет звонить, — пробормотал Феликс, выпрямляясь с фотографией в серебряной рамке. — Полагаю, это был всемогущий Дэн?
Он кивнул в сторону телефона и снова посмотрел на фотографию.
— Должен сказать, что ты была чрезвычайно уродливым ребенком, Фоби. Скажи мне, ты сделала операцию, чтобы исправить уши и косоглазие, или все прошло само собой? А это что за идиот с бакенбардами? Полагаю, что этот ковыряющий в носу гном — твоя сестра, а похожая на…
Слишком разозленная, чтобы говорить, Фоби с такой яростью дала ему пощечину, что он на мгновение закрыл от боли глаза. Но его спокойная улыбка осталась на месте.
— Не знаю, как вы, ребята, — рассмеялся он, — но я бы с удовольствием посмотрел какой-нибудь фильм. У вас, случайно, нет «Истории любви»?
Каким-то образом, стараясь утопить свое отчаяние в вине, Фоби продержалась до конца вечера.
Дилан повернулся к Фоби:
— С тобой все хорошо, дорогая?
— А? — Она взглянула на него и обнаружила, что по ее щекам текут слезы.
— Такая большая плакса, — засмеялся Дилан, успокаивающе обнимая ее за плечи и прижимая к себе.
Фоби прижалась щекой к его теплой, пахнущей дезодорантом рубашке и тоже попыталась рассмеяться.
— Я всегда плачу на свадьбах, похоронах и при получении перечня банковских счетов, — фыркнула она, украдкой бросив взгляд на Феликса.
Он ревниво наблюдал за Диланом.
Не замечая его неудовольствия, Дилан взъерошил волосы Фоби и поцеловал ее в макушку.
Феликс уставился на Фоби.
Она посмотрела на него и улыбнулась, меняя тактику.
Широко зевнув, она потянулась на диване и выпрямила затекшие ноги, вращая ступнями.
— Закрой рот, — пробормотал Феликс.
Посмотрев на него, Фоби насмешливо приподняла брови и продолжила зевать.
— Сам закрой.
В следующее мгновение он оказался рядом с ней, так сильно прижимаясь губами к ее губам, что диван чуть не опрокинулся назад. Она даже не успела набрать воздуха в грудь и теперь отчаянно боролась с Феликсом, чтобы сделать вдох.
Застонав от злобы и унижения, Фоби попыталась схватить пепельницу, решив размазать ее содержимое по блестящим чистым волосам Феликса. Но он уже отпустил ее, освобождая ее губы. В его глазах появилось выражение раскаяния и ненависти к себе. Убирая руку от шеи Фоби, он неожиданно прижался лицом к ее плечу.
— Прости меня.
По-прежнему не позволяя ей встать, он начал целовать ее шею — сначала так медленно и нежно, что она почти не чувствовала прикосновений его губ. Немного отодвинувшись, он освободил ее руку и провел своими пальцами по всей длине руки к плечу, проскользнув под шелковую бретельку ее платья. Все это время он покрывал ее горло поцелуями с отчаянной, виноватой нежностью.
Затем его губы скользнули ниже, а пальцы начали снимать бретельку с плеча.
Фоби внезапно почувствовала такое возбуждение, что чуть не потеряла сознание.
Она закрыла глаза, пугаясь своей реакции, но ничего не могла сделать с приступами взволнованного возбуждения, которое распространяло жар по всему ее телу и ускоряло биение пульса. Она так хотела его, что была готова взорваться.
Из ванной послышался громкий шум спускаемой воды.
Когда Феликс придвинулся к ней еще ближе, очень медленно целуя кожу ее груди, постепенно опускаясь к соску, Фоби в отчаянии попыталась оттолкнуть его, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Но чувствуя, как прижимаются его бедра, а его язык скользит по горячей коже, она задохнулась, впиваясь пальцами в его спину. Боже, она должна это остановить.
Наконец Фоби освободила вторую руку и оттолкнула его.
Пока Фоби поправляла бретельку, Феликс выпрямился на диване рядом с ней, сердито проводя рукой по волосам. Взяв с кофейного столика пачку сигарет, он зажег одну из них дрожащими руками.
— Где Флисс? — Дилан опустился на расшатанный стул. — Боже, какой он неудобный. Неожиданно стул развалился, и Дилан оказался на полу, продолжая сидеть на мягком круглом сиденье.
Висевшее в воздухе напряжение мгновенно исчезло при виде ошеломленного выражения лица Дилана. Он начал смущенно и многословно извиняться и предпринял пьяную попытку починить стул. Потерпев неудачу, он захихикал.
Флисс, ворвавшаяся в гостиную, чтобы увидеть, что произошло, упала на коричневый пуф с порванной обивкой, пытаясь сдержать смех.
— Они так напились, что будут смеяться не меньше часа. — Феликс повернулся к Фоби. — Давай потрахаемся.
Она уставилась на него. Его глаза были похожи на два кубика льда в бокале голубоватого шампанского. Мстительный, коварный негодяй снова вернулся.
— А что мы будем делать остальные пятьдесят пять минут? — Она подняла подбородок и ответила на его немигающий взгляд.
— Я спрошу тебя, какое сегодня число, а ты будешь думать над ответом.
— Я должна буду ответить правильно? — Фоби продолжала смотреть на него. — Боюсь, мне понадобится больше времени.
Флисс сползла с пуфа на пол, все еще вздрагивая от смеха.
— Кто-нибудь хочет сыграть в карты? — хихикая, спросила она. Поднявшись с большим трудом, она натолкнулась на книжный шкаф, когда снова подумала о Дилане и стуле.
— Прекрасная идея! — Дилан, осмотрев остальные предметы мебели, благоразумно уселся на пол.
— Вы тоже будете играть, да? — Он взглянул на Феликса и Фоби.
— Мы уже играем.
В последовавшей игре в карты Флисс и Дилан бессовестно мошенничали, но оба были слишком пьяны, чтобы представлять серьезную угрозу для Фоби, у которой наступила редкая полоса удачи. Она выигрывала почти каждую игру. Феликс проигрывал одну игру за другой и мрачнел все больше и больше. По мере увеличения количества проигрышей его недовольство стало соответствовать ее возрастающей язвительности.
— Ты великолепно играешь в «сердца», Фоби. — сказал Дилан, сдавая большую часть карт на пол.
— Все потому, что у нее такое холодное сердце, — огрызнулся Феликс.
— Лучше такое, чем никакого, — пробормотала она.
— Тогда его нельзя разбить. А на твоем, моя дорогая, уже нарисована маленькая мишень.
— Полагаю, никто не потрудится нарисовать мишень на твоем чувствительном месте. Для твоего эго не хватит красной краски.
Через час непрерывного поглощения вина, в чем его первенство никто не пытался оспорить, и продолжая проигрывать в карты, от язвительных комментариев Феликс перешел к угрюмому, тяжелому молчанию. Он бросал на Фоби странные взгляды, в которых смешивались ярость и восхищение. Однако он больше не делал попыток преодолеть расстояние между ними. Когда наступила ее очередь сдавать и она наклонилась к нему, чтобы поднять упавшую рядом с ним карту, он отпрянул, словно к нему потянулся извращенец в кинотеатре.
