— Открытка мне очень понравилась, и она совсем не глупая, — возразила Фоби. — А где находятся твои неудачные родинки?
— Ах, эти. Потом покажу, — пообещал Феликс.
Фоби посмотрела в сторону на искрящееся оранжевое отражение солнца в Серпантине, как будто на воде горел бензин.
«Я должна спросить его, — сказала она себе. — Я не могу позволить, чтобы это случилось. Этому нельзя случиться. Я люблю его, но мне нельзя. Я должна спросить его».
— То, что произошло вчера вечером… Полагаю, ты уже вел себя так раньше? — осторожно сказала она.
Феликс взял на руки щенка и ничего не ответил.
— Ты уже пытался порвать отношения таким способом? — Она взглянула ему прямо в глаза. — С помощью бесконечных колкостей?
— Бывало, — пробормотал он, прижимаясь подбородком к теплой головке щенка.
Фоби сделала глубокий вдох, осознавая, что она поднимала меч, чтобы совершить эмоциональное самоубийство.
— Ты сделал это с Саскией?
Феликс застыл, но потом так быстро повернулся, что щенок в смятении захлопал глазами, чуть не получив травму шеи от резкого движения.
— В тот вечер, когда Манго пригласил меня зайти, я видела ее фотографию в твоей спальне. Прости, что я поддалась любопытству. — Фоби почувствовала, что она говорит слишком быстро, чтобы ее можно было понять, и она заставила себя снизить темп. Ее сердце громко колотилось в груди. — Я узнала ее. Саския Ситон. Мы вместе учились в школе.
— Ясно. — Феликс снял бейсболку и засунул ее в задний карман джинсов. Затем он нетерпеливо провел рукой по волосам.
— Вы были помолвлены, ведь так?
— Да. — Он посмотрел в сторону. — Да, я тоже бросал ей в лицо «бесконечные колкости».
Фоби посмотрела на жесткое, лишенное выражения лицо и почти услышала, как разбивается ее собственное сердце. Казалось, этот разговор отнимал годы ее жизни.
— Почему?
Он издал короткий сардонический смех, уставившись неподвижным взглядом на отдаленный дуб.
— Почему, Феликс?
— Потому что, — он посмотрел на нее, и в больших синих глазах застыло страдание, — потому что она трахалась с Диланом.
— Что? — Фоби чуть не потеряла сознание. — Она почувствовала, как от лица отлила кровь, оставляя кожу холодной и влажной, а сердце на мгновение остановилось, чтобы забиться вновь редкими толчками.
— Она спала с моим лучшим другом, понятно? — выкрикнул он, глядя прямо на нее. — Как ни странно, но я не хочу говорить об этом. Я не хочу вспоминать это, я не хочу думать об этом, и я хочу… Проклятье, Фоби! — Он отвернулся, подняв плечи. Одной рукой он сжимал щенка, а другой в отчаянии схватился за голову. — Какого черта тебе вздумалось сейчас говорить об этом?
Фоби была совершенно сбита с толку. Он явно был ужасно расстроен, и она разрывалась между пугающим желанием поверить ему и мучительным недоверием. Увидев его дрожащие плечи, она захотела обнять и утешить его. В то же время она хотела ударить его по лживой, тщеславной, светловолосой голове за то, что он посмел так вопиюще оговаривать Саскию.
Щенок явно хотел убежать. Он яростно пытался освободиться из рук Феликса.
— Прости меня, — наконец неловко сказала Фоби.
Феликс пожал плечами, продолжая стоять к ней спиной.
— Если ты не хочешь говорить об этом…
— Нет, не хочу, черт возьми! — огрызнулся он, отпуская щенка. Он поднялся, схватил ее за руку и очень быстро зашагал вперед. Фоби несколько раз споткнулась, когда наклонилась, чтобы одной рукой подобрать ошеломленного щенка, пока ее тащили за другую руку.
Несколько минут они шли в полном молчании. Прижимая щенка к груди и задыхаясь, Фоби старалась переварить услышанное, пыталась представить Саскию и Дилана вместе, но она даже не могла осознать реальность такого неожиданного поворота событий. Она просто не могла совместить распухшее, залитое слезами лицо самоубийцы, которое она видела на больничной подушке несколько недель назад, с образом двуличной девушки, которая для остроты ощущений спит с лучшим другом своего жениха. Эта история казалась нелепой, абсурдной, невозможной. Но Феликса до сих пор трясло от попытки рассказать ей об этом. Он сжимал ее руку, словно тисками. Теперь он шел почти нормальным шагом, но при этом продолжал смотреть прямо перед собой, словно лунатик.
— Какой она была в школе? — неожиданно спросил он.
Теперь настала очередь Фоби прижаться губами к головке щенка.
— Популярная, — призналась она, заморгав при воспоминании об этом насмешливом лице с вздернутым носом. — Очень красивая и спортивная. Умная. Надежная.
— А ты?
Фоби взглянула на него, но он продолжал смотреть вперед с непроницаемым лицом и прищуренными от солнца глазами.
— Неуклюжая, недоразвитая физически. — Она потерлась носом о мягкое коричневое ухо щенка. — Зубрила. Безнадежна в спорте, еще хуже в искусстве. И меня всегда укачивало на воде.
— Очень похоже на меня, — пробормотал он, сжав руку Фоби и отпустив ее, чтобы погладить болтавшуюся лапку щенка.
— Нам нужно было переписываться. Облегчать агонию. Я была единственной, кто по пятницам не мог позвонить родителям из телефона-автомата. Я просто не успевала опускать пятипенсовые монетки, пытаясь дозвониться в Дубаи или куда-нибудь еще.
— У меня была та же проблема с Вест-Индией. Жаль, что я тебя не знал.
— Я бы тебе не понравилась. У меня были скобки на зубах, и я носила лифчик самого маленького размера. В каждую чашечку можно было засунуть по носку, и он все равно был бы велик.
— Ты бы ужасно понравилась мне. — Феликс неожиданно повернулся к ней и улыбнулся. — Я бы хранил твою фотографию в моем пластмассовом кубе…
— У тебя он тоже был? — рассмеялась Фоби.
— В моем кубе, — продолжил он, крепко обнимая Фоби и щенка, — и притворялся бы перед всеми своими товарищами по спальне, что я целовался с тобой и трогал твои соски. Я мог бы даже объявить, что побывал у тебя под юбкой, но не стал бы углубляться в подробности. Если бы меня спросили, что именно я там обнаружил, это поставило бы меня в тупик.
— О каком возрасте мы говорим? — засмеялась Фоби. — Шестой класс?
— Ты что? — взвыл он и усмехнулся. — Третий курс университета.
— В своем кубе я хранила вырезанную из журнала фотографию Руперта Эверетта — задолго до того, как он стал известным, — и притворялась, что он мой парень, — с гримасой стыда вспомнила Фоби. — Затем вышел фильм «Другая страна», и мне пришлось притвориться, что, когда на него обрушилась слава, он решил меня бросить. Не думаю, что кто-нибудь проглотил эту ложь.
— В этом возрасте девушки не глотают подобных вещей, — беззаботно сказал Феликс.
— Наверное, им кажется, что там слишком много калорий.
