— Алло?
— Мистер Стори?
— Джули?
— Нет, Арт, это Петуния Стаммерс.
Голос звучал холодно и вроде бы знакомо.
— Петуния?
— Из Ассоциации взаимопомощи художников.
Твою мать! Я попал. Гребаный счет от ассоциации. Я выдавил из себя какие-то объяснения и оправдания. Они сильно не дотягивали до моего обычного стандарта и Петунию не растрогали. Она решила мурыжить меня, пока я не пообещаю заплатить.
— Я зайду к вам по пути из больницы, — сказал я. — У меня брат в коме. Я хожу к нему каждый день. Мы все еще не знаем, очнется ли он.
— Да что вы говорите?
Судя по тону — ехидному, насмешливому, — она явно не верила ни единому моему слову. Обычно мне это нравится. Даже возбуждает. Настолько, что иногда я начинаю врать еще хлеще и заковыристей. Вранье — один из видов флирта, некоторых женщин оно заводит (в разумных дозах). В каталоге человеческих качеств оно значилось бы под названием «плутовской шарм». Но в голосе Петунии звучал металл, а значит, обаять ее мне не удалось. Петуния вообще непрошибаема.
— Увы. Он в коме, — заверил я самым проникновенным тоном. — Он может умереть в любой момент.
— Странно, что мистер Пинг мне об этом не сообщил, — безжалостно ответила она. — Помните мистера Пинга? Вашего китайского поставщика лапши? — В ее голосе появились саркастические переливы.
Пинг! Мой двойник из «Мира лапши»!
— Так это, значит, вы звонили? — воскликнул я. — Пинг всегда передает все сообщения. Крайне добросовестный парень. Но у него такой акцент, что бывает трудно понять, в чем дело. Я ему все время говорю: «Пинг, пойди на курсы английского!» Но он кулинар, видите ли, своего рода художник. Живет в собственном мире.
Я понял, что ее уже тошнит от меня и моей игры. Молчание бывает красноречивее слов.
— Я забегу к вам в обед и с дарами мира. Пинг потрясающе готовит фунчезу.
— Мне нужен чек, Арт. Только чек. Я не хочу есть. Я хочу вычеркнуть вас из списка должников.
И она повесила трубку.
Через два дня мне наконец удалось связаться с Джули. Я решил звонить не с мобильника, а с телефона в больничном кафе. Мне вдруг пришло в голову, что она фильтрует звонки и что мой номер почему-то оказался в ее черном списке.
— Джули? Это Гордон.
Я услышал, как она выронила сигарету.
— Это ведь не ваш номер? — спросила она после паузы. — Это какой-то другой номер.
Значит, она и в самом деле уклонялась от звонков. Но при чем тут мои звонки, скажите на милость? Я был в недоумении. Я и сам иногда фильтрую звонки. А кто не фильтрует? Но мне и в голову не пришло бы не отвечать мне.
— Господи, солнышко, где вы пропадали? Я за вас волновался.
— Я не перезвонила вам потому, что мне нечего вам рассказать, — медленно проговорила Джули. — В тот вечер после нашей встречи я пошла домой и последовала вашему совету. В точности. И все.
— Моему совету? — Ой-ой. Похоже, она сейчас откажется от моих услуг. — Я что-то не помню, чтобы давал конкретные советы…
— Все это ударило по мне самой. Хэл ушел. Не подумайте, что я виню вас. Надо было думать своей головой. Я сама во всем виновата.
— Боже правый! Солнышко, мне очень жаль. Спасибо, что не стали бросать в меня камень. Многие на вашем месте так и сделали бы. Затаили бы злобу…
— Вы были настолько во всем уверены, вот в чем беда, — перебила Джули. — Вы в себе ни капельки не сомневаетесь, да? До того в себя верите, что с легкостью внушаете свои идеи… людям вроде меня.
— Ну не знаю, солнышко. Может, вы добились именно того, чего хотели? Подсознательно знали, что вам нужно?
Ловкий ход, правда?
— Он бросил меня, Гордон. По-вашему, я этого добивалась? — Тон у нее стал резкий, почти агрессивный. — Мне надо было, чтоб он остался. В этом был весь смысл.
— Ну простите, солнышко. Знаете, я…
— Господи, ну зачем я вас послушалась? Никак не пойму. Чем вы могли мне помочь? Теперь, когда я обо всем этом думаю… Господи, да что вы вообще понимаете?..
— Хороший вопрос. Вы на верном пути.
— Прощайте, Гордон.
— А встретиться не хотите? — На мой взгляд, предложение было рациональное. И великодушное. — Устроим сеанс номер три?
— Нет, у меня много работы. Я сейчас цепляюсь за работу как за соломинку, если хотите знать. Я работаю с дурой, за которой все приходится переписывать. А вечером, прямо из редакции, каждый день хожу к маме. Это очень нелегко, потому что у нее серьезный нервный срыв. Возможно, она сошла с ума.
— Бедняжка. На вас, я смотрю, навалилось все сразу!
— К сожалению, мне еще потребуются ваши профессиональные услуги. Поэтому я позвоню. Но до тех пор — отвалите!
— Эй, постойте! Что я вам такого сделал?
— Ладно. Беру свои слова обратно.
— Спасибо, солнышко. Я это ценю.
— Мне надо было сказать… Пошли вы в задницу! Слышали? В задницу!
Вот тут я понял, что Джули капитально разозлилась, Как-то она созналась, что никогда, ни разу в жизни никого не посылала в задницу. А теперь послала. Дважды. И как выразительно! Это очень естественно слетело у нее с языка. Неплохой знак, а? То есть, конечно, НС слишком приятно оказаться адресатом, однако прогресс налицо. Хорошее начало.
А еще Джули швырнула трубку. Это она тоже сделала первый раз в жизни. Еще один шаг вперед, не так ли?
— Не знаю, что и думать, — протянул Томас Корелли, когда я пересказал ему беседу с Джули. — Может, это и шаг вперед. Но она так явно не считает.
— Ну а с медицинской точки зрения? — не сдавался я. — В психотерапевтическом плане?
— По-моему, это очень нетрадиционный подход, но наверняка сказать не могу. Это так не по-улоговски. Совершенно не по-улоговски.
— Улог не поступил бы, как я?
Томас снял очки и развалился на стуле.
— Прежде всего, Улог нипочем не устроил бы сеанс в машине. Он никого не стал бы лечить в транспорте. С этим у него строго. Все должно быть официально. Он даже не позволял мне снять пиджак у него в кабинете. И потом, он не заводил бы интимных разговоров о собственной жизни. Твоя история про Муфуфу… нет, это совсем не по-улоговски. И он никогда, ни за что не стал бы предлагать советы в личных делах. Ни в коем случае.
— Значит, я открыл новый метод?
— Несомненно! Это прорыв в науке!
Томас снова водрузил очки на нос и вернулся к компьютерным делам. Щелкал клавишами, кликал мышкой, не сводя глаз с монитора. Мы с ним засели в кабинете Гордона в «Школе решительного шага». Я занял одну из серых кожаных кушеток, на которых располагался, только когда был на мели и приходил к Гордону просить о займе. В этот раз я тоже был на мели, но без брата под боком. Он все еще лежал пластом (не считая одной вертикальной детали) на больничной койке. А мои финансы пели романсы. Так что мне было о чем беспокоиться и без Джули Тринкер.
