— Тяжело, должно быть!
— Да уж. Случаются дни хуже некуда. Скажем, летом. На улице теплынь. Все женщины в тонких платьях и босоножках, волосы подобраны, шея голая. Многие беременны. Многие хотят забеременеть. Это пытка для нашего брата. Такое чувство, что кругом тебя женщины, которые занимаются сексом с другими мужчинами.
— Но ведь так и есть!
— Да, но про это лучше не думать. Одно сплошное расстройство, и ничего конструктивного. Как будто ты фермер, у тебя десять тысяч гектаров земли и их надо вспахать. Думать о них невозможно. Надо думать про те сто гектаров, которые ты пашешь сейчас. И верить, что с божьей помощью ты в конце концов дойдешь до остальных девяти тысяч девятисот.
— Да, но фермерские земли где-то кончаются, а женщины — нет. Где же выход?
— В самое яблочко, дорогая! Выхода нет. Тупик. Просто кошмар какой-то! Женщины все время размножаются. Обработал одну — а в результате на свет может появиться новая женщина. Как в дрянной голливудской фантастике. «В каждой женщине скрыто тайное оружие, человеческая яйцеферма, способная породить тысячу копий этой женщины. Яйца ждут своего часа. Один— единственный мужчина, одно неосторожное движение, и — бац! — маленькая женщина вылезла на свет. И растет!» Война миров.
— Получается, женщина — как матрешка.
— Именно.
— Но ведь только половина всех детей — девочки, — сообщила Джули, словно это должно было меня утешить.
— И как по-вашему, это хорошая новость или плохая?
— Вопрос с подвохом?
— Это плохая новость, потому что вы и моргнуть не успеете, как маленький мальчик вырастет. И что мы тогда получим?
— Еще одного мужчину с флажком, который рвется застолбить новый участок, — просияла Джули.
Почему-то наша беседа здорово улучшила ей настроение.
— Так, значит, мужчине нипочем не победить? Да? — Неожиданно окрыленная, Джули забралась на кресло с ногами.
— Пожалуй, все не так безнадежно. — Я начал уставать от ее энтузиазма.
— Это еще почему? Сами ведь сказали, женское лоно — вечный генератор мужских проблем. Вечное соперничество, вечное беспокойство.
— Да уж, природа не дает нам расслабиться, — признал я.
— Мужчины думают о сексе… сколько раз в день? Каждые три минуты? Я читала в каком-то журнале.
— Хотел бы я знать, каким образом это высчитали? Допустим, к вам подходит тип в белом халате и говорит: я буду отмечать, сколько раз вы подумаете о сексе. Так о чем еще вы после этого станете думать? И вообще, многие врут. Кто ж захочет думать о сексе реже, чем его сосед в очереди?
Джули слушала очень вдумчиво (если учесть содержание беседы). По-моему, будь у нее ручка и блокнот, она еще и конспектировала бы. Где черти носят Томаса, чтоб ему?
— Вы уже успели подумать о сексе с тех пор, как вышли из ванной? — спросила Джули.
Из ванной? Секундочку! Она что, специально подбросила туда трусы? Эдакая военная хитрость?
Джули глянула на часы:
— Если каждые три минуты, значит, вы должны были подумать о сексе уже… двадцать две на три… семь раз! Что, правда? По-моему, это очень много.
— Солнышко, мы все время говорили о сексе. Какая уж тут чистота эксперимента!
— А если бы мы говорили о еде? Тогда вы бы думали о сексе?
— Конечно, но это тоже не показатель. Еда эротична.
— А если б мы говорили о книгах?
— Библиотекарши… серые мышки с их подавленными страстями… Укромные уголки в библиотеках. Очень сексуально.
— Одежда?
— Платья на молнии.
— Война?
— Последняя ночь страсти перед боем.
— Офисная мебель?
— Работа допоздна с хорошенькой коллегой. Джули до того старалась — ей-богу, слышно было, как у нее скрипят извилины.
— Похороны?
— Вдовы. Красные губы, черные чулки.
— Аккумулятор в машине?
— Поломка на пустынной дороге. Останавливается другая машина, из нее выходит женщина.
— Ладно, дайте-ка подумать…
— Не старайтесь, не выйдет, — сказал я. — Куда бы вас ни занесло, мужская фантазия там уже побывала.
В этом я был абсолютно уверен: сам пытался что-нибудь придумать.
— Погодите, не сбивайте с толку. — Джули уставилась куда-то вдаль, перебирая варианты.
Ее тело полнилось удовольствием. Восторг разливался внутри, оживлял выжженные пространства, затекал в пустоты. Джули оживала на глазах. Она стала упругой и живой. Как будто мои бредовые эротические ассоциации снимали с нее ответственность за измену мужа. За его уход, за все разочарования. Она сорвалась с крючка. Я будто читал ее мысли. «Если все мужчины такие придурки, что может поделать одна женщина?»
Чем больше Джули думала, тем заметней хорошела. Изумительное зрелище. Вера в себя (в нужных руках) очень эротична, и в ту минуту Джули наконец ухватила ее за хвост.
А как же я? Честно? Что ж, если хотите правду, то мне было несколько неуютно, потому что карандаш в моей руке, самый обычный простой карандаш фирмы Штедтлера, вытворял странные штуки. Он вдруг сам собой завибрировал. Я придержал его свободной рукой, но он только еще сильней затрясся.
По карандашу пробегала сильная, я бы даже сказал, буйная дрожь. Как будто это был не обыкновенный карандаш, а пресловутая лоза в руке искателя воды. И ее как магнитом тянула неодолимая сила. Сила перетекала в мои руки, плечи, тело — все ниже, ниже, ниже…
Искатель воды сидит по-турецки за стареньким журнальным столиком и чувствует, как дрожит лоза, как ее неотступно влекут к себе подземные токи — там, внизу, под дорогим зеленым ковриком.
Супружеский застой? Какой еще супружеский застой?
Словом, на обратном пути Томас был мной недоволен. Очень недоволен. И это оказалось куда неприятнее, чем вы думаете. Маленький сердитый человечек сплошь и рядом еще хуже, чем большой сердитый человек. Наверное, потому, что концентрация эмоций в маленьком теле куда выше. Взять хоть детей, когда они истошно верещат на полу в магазине.
Томасу не понравилась моя живая реакция на трусики Джули. Он назвал ее «неэтичной». (Терпеть не могу это слово.) Еще сильнее он взвился, когда узнал, что, пока он поливал в саду гардении, Джули поделилась со мной своей главной задачей.
— Задача номер один: с кем-нибудь переспать? — переспросил он. — Я разочарован!
— Переспать с кем-нибудь симпатичным, — уточнил я. — Это совсем другое дело, Томас!
Я посоветовал Джули немного изменить цель, потому что иначе все было бы слишком просто. Тоже мне подвиг — переспать с первым встречным!
Даже после моего уточнения Томас глядел букой.
