— Не твое дело! — сказала девица и зыркнула исподлобья.
— Экая ты мне неразговорчивая попалась.
— Зря стараешься, цыганка. Денег у меня нет. Поживиться тебе нечем! — Длинная фраза получилась, много сказала.
И то хорошо.
— А мне ничего и не надо, — сказала цыганка. — Просто поболтать старухе захотелось.
— Отстань от меня, пожалуйста.
— Ну, милая, раз ты такая неразговорчивая и не хочешь про себя старухе рассказать, то… — Рубина достала из-под юбок карты. — То я сама про тебя все узнаю. И отчего ты такая злая снаружи, а внутри добрая. И что на сердце у тебя лежит, и чем сердце успокоишь.
— Не надо мне гадать! Отстань от меня!
— Ну, заладила, — Рубина начала раскладывать карты. — Расскажу я тебе, милая, всю твою судьбу. Все, как есть…
Разложив карты, Рубина на какое-то время задумалась.
— Вот что, оказывается… Теперь мне все понятно…
Девушка не повернула головы. Но со стороны чувствовалось: она прислушивается к тому, что скажет цыганка.
— Оболгали тебя, красавица… Вот ты и озлобилась… Безвинно страдаешь…
Наконец-то девушка заговорила нормальным, не истерическим голосом:
— Тебе-то об этом что известно?
— Мне — ничего. А вот карты все знают, они не врут… — Рубина еще раз разложила свой нехитрый гадальный инструмент. — Так, ничего не понимаю, что сегодня творят мои карты… Получается, все время вокруг тебя… или рядом, рядом все время огромные деньги… Огромные.
Девушка наконец-то улыбнулась:
— Да все правильно. Я бухгалтером работала. Поэтому — деньги.
— А-а! Вот теперь мне все понятно.
— А карты твои… э-э… Рубина… Карты твои все видят?
— Все.
— Что ж ты тогда себя от тюрьмы не уберегла? — спросила девушка с иронией.
А Рубина ответила совершенно серьезно:
— Э-э… милая… Ведунья никогда не видит зла, направленного на нее.
* * *
Максим вывел девушек из дома, захлопнул дверь. И тут наступило расслабление, какое всегда бывает после стресса. Все прошедшее стало казаться уже не опасным, а глупым, смешным и ненастоящим. Разве что кровь на рубашке у Максима была настоящей.
— Ну все, девчонки, — сказал, смущенный своим бомжеватым видом. — Счастливо вам. Я пойду, мне тут недалеко.
Кармелите не хотелось его отпускать. Но гордость не позволяла ей об этом сказать. А вот для Светы не было никаких помех, чтобы помочь подруге:
— Куда ты поедешь? Ты б на себя в зеркало посмотрел! Давай, доставай из багажника старые газеты, постели на сиденье и поехали ко мне. Быстро постираемся, высушимся и пойдешь домой как человек.
Максим не стал спорить, постелил газеты и сел на заднее сиденье, рядом с Кармелитой. Сидели скромно, по-школьному, на расстоянии сантиметров двадцати друг от друга. Но так ехать Светке было неинтересно, и на поворотах она стала выворачивать руль. От такой езды то Кармелита заваливалась на Максима, то Максим на Кармелиту. При этом у постороннего наблюдателя могло возникнуть впечатление, что оба заваливаются чуть больше, чем того требуют законы физики. Особенно уморительными в этот момент были их лица — холодные и церемониально-отстраненные: я тут ни при чем.
Периодически Света смотрела на всю эту картину в зеркало заднего вида и давилась от смеха. Но сколько лишних поворотов ни делай, а домой в конце концов все равно приезжаешь.
Света провела Кармелиту и Максима в свою студию. И тут выяснилось, что блузка Кармелиты тоже далеко не безупречна. Во-первых, по дороге во время виражей Макс и ее испачкал своей кровью, а во-вторых, во время корриды в доме Астахова она где-то посадила парочку пятен, которые в спешке не заметили.
Так что снимать верхнюю часть одежды пришлось обоим. Кармелита, естественно, сделала это за ширмой, Максим, стесняясь, — при всех (хотя чего там стесняться — живот не дряблый и мышцы в наличии тоже имеются). Кармелита вышла из-за ширмы, закутавшись в полотенце. Увидев это, Максим тоже зачем-то потребовал полотенце и набросил его на себя.
Во время всех этих церемоний Света опять же еле сдерживалась, чтоб не рассмеяться.
А потом, подхватив рубашку Максима и блузку Кармелиты, ушла стирать.
Управские Ромео и Джульетта остались одни.
Страшная ситуация, когда сидишь рядом с человеком, который очень-очень нравится. И боишься что-то сказать или что-то сделать. А вдруг то, что скажешь или сделаешь, будет глупо, неловко, не к месту. Вот и сидишь дальше, пень пнем, с каждой секундой все лучше понимая, что именно это сейчас глупо, неловко, не к месту. Начинаешь на себя злиться. И тогда уж совсем ничего не можешь ни сказать, ни сделать.
В конце концов Кармелита нарушила молчание:
— Спасибо, что ты нас со Светкой выручил. Все-таки мерзавец этот Антон, — сказала она, а про себя подумала: «Что я несу. Сдался мне этот Антон, было бы о чем говорить…»
— Да не за что… А Антон… Каким бы он ни был, он мне друг, — сказал Максим, а про себя подумал: «Чего это я?.. Кого защищаю? Антон вел себя с редким свинством».
Опять помолчали. Со второго захода Кармелита заговорила как-то более толково:
— Максим, а почему ты, когда со мной разговариваешь, все время смотришь не на меня, а в сторону?
— Могу и на тебя посмотреть, — сказал Максим и посмотрел на нее именно так, как она хотела.
— Максим, а может, я тебя чем-нибудь обидела?
— Ничем. Чем же ты могла меня обидеть?
— А если я тебя ничем не обидела, тогда за что ты меня обидел?
— Интересно, когда это я тебя обидел? Ты меня ни с кем не перепутала?
— Нет, не перепутала. Ты меня обидел тем, что на набережную не пришел.
— Времени не было, потому и не пришел, — сказал Максим нарочито грубо. — Кстати, пойду посмотрю, как рубашка, — и вышел из комнаты.
«Так, интересно, где тут стиральная машина?» Пошел на звук и очень быстро нашел ванную, с мерно гудящей супермашинкой. Светка сидела на краю ванной и задумчиво смотрела на грязную воду, льющуюся из шланга.
— Света! А что это ты здесь? Тут же супертехника. Сама стирает.
— Да вот, мучаюсь. Решила дать вам с Кармелитой поговорить.
— А стирка скоро закончится?
— Угу. И можно будет уйти. Ну, не сразу. Тут, конечно, отжим сумасшедший, но все же вещи будут чуть влажные. А чего ты так торопишься? Иди лучше с Кармелитой пообщайся.
— Пообщались уже.
— Кстати, а почему тебя на набережной не было?
— Ну, достали! Да был я на набережной.
— Ага. Был да сплыл. Мы тебя там не нашли.
