— Что ты плетешь, товарищ? Здесь только я, и старый Том Боулер, и Сильвия Либерти, и все остальные наши…
Тут Джонни потерял нить беседы — торчащая из живой изгороди ветка лавра сшибла с него наушники. Когда он наконец снова нацепил их, Уильяму Банни-Листу любезно предлагали заказать музыкальный номер.
— Что-то не припомню никакого «Вставай, проклятьем заклейменный», Билл. Чье это?
— Как чье?! Да это же «Интернационал»! Гимн угнетенных масс!
— Нет, Билл, глухо, звоночек не звонит. Но для вас и всех прочих мертвецов, которые слушают нас сегодня, — судя по изменившемуся тону Двинутого Джима, Уильяма Банни-Листа убрали из эфира, — а все мы, как известно, смертны, — так вот, для них из бездны Майкл Джексон… со своим «Триллером»!..
Возле телефонной будки горел фонарь. На асфальт падало небольшое пятно света. Больше ничего интересного там не было… но только не для Джонни.
Мертвецы высыпали на дорогу и пытались унести с собой приемник. Очень многие внимательно смотрели на Олдермена.
— Насколько я понял, это делается вот так, — говорил тот, спиной вперед удаляясь по посеребренной инеем мостовой скользящим «лунным» шагом. — Джонни мне показывал.
— Определенно весьма интересный синкопированный ритм, — заметила миссис Либерти. — Вот так, вы сказали?
Она закружилась в танце, и призрачные вишенки на ее шляпе запрыгали в такт.
— Именно. А затем, по-видимому, следует завертеться на месте с простертыми руками и воскликнуть «yay!» — И Олдермен наглядно проиллюстрировал свои слова.
Ох, нет, подумал Джонни, спеша в их сторону. Мало мне было забот, так еще Майкл Джексон по судам затаскает…
— Тряхнем стариной и… как это выразился господин из приемника? — спросил Олдермен.
— Ввернем буку — так, кажется…
Сказать по правде, получалось у мертвецов не ахти, но энтузиазм с лихвой искупал восемьдесят упущенных лет.
Фактически это была вечеринка.
Джонни упер руки в боки.
— Да вы что!
— А что? — спросил какой-то танцующий покойник.
— Да ведь середина ночи!
— Ну и что? Мертвые не спят!
— Я хотел сказать… что подумали бы ваши потомки, если бы увидели вас сейчас?
— Так им и надо. Чаще нужно заглядывать!
— Мы взрываем баки! — радостно выкрикнула миссис Либерти.
— Обрываем буки, — поправил кто-то из мертвецов.
— Буги, — поправил Олдермен, чуть сбавляя темп. — Буги, вот что. Мистер Бенбоу — он умер в тридцать втором — говорит, это называется «тряхнем стариной и рванем буги».
— И так весь вечер, — вступил в разговор мистер Порокки. Он сидел на мостовой. Точнее, примерно в полуметре над мостовой. — Мы нашли несколько чрезвычайно интересных станций. Кстати, что такое ди-джей?
— Диск-жокей. — Джонни сдался и уселся на край тротуара. — Он крутит пластинки и все дела.
— Это какой-то вид наказания?
— Очень многим нравится этим заниматься.
— Весьма странно. Они не умалишенные, нет?
Песня закончилась. Танцоры перестали вертеться, но медленно и очень неохотно.
Миссис Либерти поправила сползшую на глаза шляпу.
— Это было чудесно! — сказала она. — Мистер Флетчер! Будьте добры, распорядитесь, чтобы господин из беспроволочника сыграл еще что-нибудь.
Невольно заинтересовавшись, Джонни отправился к телефонной будке. Мистер Флетчер стоял на коленях, запустив обе руки внутрь аппарата. За ним наблюдали двое мертвецов: довольно мрачный Уильям Банни-Лист и старик с похожей на одуванчик копной седых волос — этакой афро а-ля «сумасшедший ученый».
— А, это ты, — сказал Уильям Банни-Лист. — И это ты называешь жизнью?
— Я? — изумился Джонни. — Я это никак не называю.
— Этот тип в приемнике посмеялся надо мной, тебе не кажется?
— Нет, что вы. — Джонни скрестил пальцы.
— Мосье Банни-Лист не в духе, потому что он дозвонился-таки в Москву, — сказал седой. — И узнал, что они уже сыты по горло всякими революциями, зато им не помешало бы мыло.
— Грязные буржуи, вот они кто! — выпалил Уильям Банни-Лист.
— Но не прочь стать чистыми буржуями, что уже неплохо, — утешил его мистер Флетчер. — Куда теперь позвоним?
— А разве вам не нужны монеты? — спросил Джонни.
Мистер Флетчер рассмеялся.
— Будемте знакомы, молодой человек, — седой протянул Джонни полупрозрачную руку. — Соломон Эйнштейн. 1869–1932.
— Эйнштейн? Вы — родственник Альберта Эйнштейна? — ахнул Джонни.
— Ну! Он мне седьмая вода на киселе, — кивнул Соломон Эйнштейн. — Дальняя родня. Относительная, хе-хе.
Джонни показалось, что эту фразу мистер Эйнштейн произносит в миллионный раз, но по-прежнему с удовольствием.
— Кому вы звоните? — спросил Джонни.
— Да так. Интересуемся, что делается в мире, — откликнулся мистер Флетчер. — Как называются те штуки, что кругами летают по небу?
— Не знаю. Фрисби?
— Мистер Порокки их помнит. Они летают вокруг Земли.
— Спутники?
— Точно!
— Но откуда вы узнали, как…
— Не могу объяснить. Наверное, все упростилось. Я смотрю и вижу все как на ладони.
— Что все?
— Провода, кабели… э… спутники… И потом, когда нет тела, всем этим гораздо легче пользоваться.
— To есть?
— Во-первых, я не обязан все время оставаться в одном и том же месте.
— Но я думал, вы…
Мистер Флетчер исчез. Через несколько секунд он появился.
— Изумительно, — сказал он. — Ох и повеселимся мы, честное изобретательское!
— Не понима…
— Джонни!
Это был мистер Порокки.
К Двинутому Джиму чудом пробился кто-то из живых, и теперь мертвецы, фыркая от смеха, пытались плясать под какое-то кантри.
— Да что здесь происходит? — взвыл Джонни. — Вы же сказали, что не можете покидать кладбище!
— А тебе никто не объяснял? В школе, например?
— Да нет, нас не учат, как вести себя с приз… Ой, извините, с усопшими.
— Мы не призраки, Джонни. Призрак — создание весьма жалкое. О боже, как трудно толковать с живыми… Когда-то я и сам был живым, поэтому знаю, о чем говорю.
Покойный мистер Порокки посмотрел на Джонни. Тот явно ничего не понимал.
— Мы — другое дело, — сказал он. — Сейчас, когда ты видишь и слышишь нас, мы свободны. Ты даешь нам то, чего нам недостает.
