— Томми Аткинс. Он возвращается.
— Откуда ты знаешь?
Джонни понял, что говорил вслух.
— Ну…
Человек из Британского легиона успокоился.
— Полагаю, тебе рассказала дама из «Уголка». Я прав? Он упомянул об этом в своем завещании. Дать носовой платок?
— Да нет. Все нормально, — сказал Джонни. — Да. Она рассказывала.
— На этой неделе мы отправляем его обратно. Он оставил нам карту-план. Надо сказать, очень точную. — Человек похлопал по второй коробке, которую ему отдали, и Джонни вдруг сообразил, что там, по-видимому, покоится все, что осталось миру от Т. Аткинса помимо медалей и пачки выцветших фотографий.
— И что вы должны будете сделать? — спросил он.
— Просто развеять пепел. После небольшой панихиды.
— Там, где… погиб Батальон?
— Именно. Он часто их вспоминал. Уж поверь.
— Сэр…
Мужчина поднял голову.
— Да?
— Меня зовут Джон Максвелл. А вас?
— Аттербери. Рональд Аттербери.
Он протянул Джонни руку. Они торжественно обменялись рукопожатием.
— Ты не внук Артура Максвелла? Он когда-то работал у меня на галошной фабрике.
— Да. Сэр…
— Да?
Джонни знал, что услышит в ответ. Чувствовал. Но чтобы ответ прозвучал, нужно задать вопрос. И он решился.
— Вы не родственник сержанта Аттербери? Он был в Батальоне.
— Я его сын.
— А…
— Я никогда его не видел. Они с мамой поженились перед тем, как он ушел на фронт. Тогда многие так делали. И не только тогда. Прошу прощения, молодой человек, но разве вам не следует сейчас быть в школе?
— Нет, — сказал Джонни.
— Правда?
— Я должен был прийти сюда. Я совершенно в этом уверен, — сказал Джонни. — Но вы правы, пойду-ка я в школу. Спасибо за разговор.
— Надеюсь, никаких важных уроков ты не пропустил.
— Историю.
— Это очень важный предмет.
— А можно, я задам еще вопрос?
— Да?
— Медали Томми Аткинса. За что он их получил?
— За участие в кампаниях. Их давали солдатам только за то, что они уцелели. Ей-богу. И за то, что побывали в зоне боевых действий. Видишь ли, он прошел всю войну. До самого конца. И даже не был ранен.
Джонни возвращался к воротам, не замечая ничего вокруг. Случилось нечто важное, и он единственный из живых был тому свидетелем и заслужил это.
Медаль за пребывание в зоне боевых действий тоже давали заслуженно. Иногда можно лишь присутствовать на месте событий, ничего больше.
У самой дороги он оглянулся. Мистер Аттербери все еще сидел на скамейке и смотрел на деревья — так, будто видел их впервые. Смотрел и смотрел, словно видел сквозь них до самой Франции. Рядом с ним на скамейке стояли две коробки.
Джонни помешкал и повернул обратно.
— Не нужно, — сказал у него за спиной мистер Порокки.
Он ждал у автобусной остановки. Можно сказать, бродил там как призрак.
— Но я хотел только…
— Да, хотел, — перебил мистер Порокки. — И что бы ты сказал? Что ты их видел? Зачем? Может быть, очами души он и сам их видел.
— А…
— Не выйдет.
— А если я…
— Лет пятьсот назад тебя за это, скорее всего, объявили бы колдуном и отправили бы на виселицу. В прошлом веке посадили бы под замок. Не знаю, что в таких случаях делают теперь.
Джонни немного успокоился. Желание бегом кинуться обратно притупилось.
— Наверное, приглашают на телевидение, — предположил он, шагая по дороге.
— Нам это ни к чему, — сказал мистер Порокки. Он шел рядом с Джонни, хотя его ноги не всегда касались земли.
— Просто если бы я сумел заставить людей увидеть…
— Возможно, — сказал мистер Порокки. — Но чтобы заставить людей увидеть, нужно много и долго трудиться… прошу прощения…
Он дернул плечом, словно хотел почесаться, и извлек из-под пиджака пару горлиц.
— Ей-богу, они там плодятся, — вздохнул он, глядя вслед улетающим птицам. — Ну, что теперь?
— Пойду в школу. Только не говорите, что это очень важно.
— И не думал.
Они подошли к воротам кладбища. Джонни отчетливо увидел большой рекламный щит на месте старой фабрики по соседству: ярко-синее нарисованное небо на фоне пыльной сероватой голубизны неба настоящего.
— Послезавтра нас начнут перевозить, — сказал мистер Порокки.
— Сочувствую. Я же говорю, жаль, что я ничего не могу сделать…
— Возможно, ты уже сделал что мог.
Джонни вздохнул.
— Если я спрошу вас, что вы имеете в виду, вы ответите, что это трудно объяснить, правда?
— Наверное. Идем-ка со мной. Вдруг тебе понравится.
На кладбище не было ни души — ни живой, ни мертвой. Даже грач — или это была ворона? — улетел.
Но со стороны канала доносился шум.
Мертвецы плескались в воде. Во всяком случае, некоторые. Например, миссис Либерти. На ней был длинный купальный костюм, закрывавший ее от горла до колен, и неизменная шляпа.
Олдермен скинул мантию и цепь и сидел на бережку в одной сорочке. Помочи у него были — хоть корабль швартуй. Джонни задумался над тем, как мертвецы переодеваются и бывает ли им жарко, и решил, что это, вероятно, вопрос привычки. Если считать, что ты без рубашки, окажешься без рубашки.
Что касается купания… ныряли мертвецы совершенно бесшумно (лишь легчайшая рябь морщила воду и очень быстро исчезала) и выныривали совершенно сухими. Джонни вдруг осенило: когда призрак (мысленно он все-таки пользовался этим словом) прыгает в реку, не он намокает, а вода пропитывается призрачностью.
Впрочем, развлекались отнюдь не все. По крайней мере, не все развлекались обычным образом. Мистер Флетчер и Соломон Эйнштейн с группой товарищей сгрудились возле выброшенного кем-то телевизора.
— Что они делают? — спросил Джонни.
— Пытаются заставить его работать, — ответил мистер Порокки.
Джонни рассмеялся. Экран телевизора был разбит. В корпус не один год лили дожди. Там даже трава проросла.
— Дохлый номер… — начал он.
Что-то затрещало. В пустоте, на экране, которого не было, возникло изображение.
Мистер Флетчер выпрямился и с серьезным видом пожал руку Соломону Эйнштейну.
— Новый успешный альянс передовой теории с практикой, мистер Эйнштейн.
