«Я стану известной, — продолжала уговаривать себя Наоми. — Меня будут узнавать в общественных местах, у меня будут просить автограф».
И она представила себе огромный рекламный щит, на который наклеено ее многократно увеличенное лицо. Щит возвышается где-нибудь над трассой, возможно, рядом со сложной развязкой. Постер освещается снизу, как это часто делается; а может, в результате какого-то оптического явления фосфоресцирует в лучах заходящего солнца. Потом Наоми увидела, как мимо проезжает автобус, а в нем — держащийся за поручень силуэт, сильная, крепкая фигура Алекса Гарви. Ужас ситуации состоял в том, что мисс Жюнесс следила за передвижением Алекса, а он — он даже не заметил ее. Для него она была чужой.
Наоми провела пальцами по волосам и приблизилась к зеркалу — к себе, нос к носу, чтобы задать один вопрос: действительно ли это то, чего ей хочется?
Алекс, держа в поднятой руке сложенную банкноту, проложил себе дорогу к прилавку и, несмотря на толчею, был немедленно обслужен. Барменша с массой волос янтарного цвета и зелеными глазами заторопилась к нему, она изобразила для него особенно радушную улыбку («Не может быть ничего радостнее, — говорила ее улыбка, — чем налить такому парню пинту пива или бокал вина»).
С Алексом всегда было так: его не игнорировали, им не пренебрегали. Как официанты, так и официантки, бармены, продавцы — все тут же признавали его присутствие. Это происходило в основном благодаря его спокойной, уверенной манере поведения. Алексу никогда не приходилось слишком напрягаться в общении с людьми (излишнее напряжение в общении в принципе фатально).
— Вы пришли раньше меня, — с готовностью сказал Алекс стоящему рядом парню: у того был раздраженный вид человека, который, как всегда, вынужден был дожидаться своей очереди дольше, чем другие. Алекс не возражал против ожидания. Ему спешить было некуда.
Оперативно обслужив раздраженного парня, зеленоглазая барменша снова обернулась к Алексу — засветилась белыми зубами улыбка, вспыхнули глаза.
— Вы пока садитесь, — сказала она ему, принимая деньги за обед с сыром бри и французским хлебом и вином. — Я принесу вам ваш заказ. Где вас найти?
— Мы… — Алекс вытянул шею, выискивая взглядом, нашла ли его спутница свободный столик. Маленькая белая ладошка взметнулась в воздух и взмахом сообщила о триумфе. — Мы в алькове. Большое спасибо.
Сюзи недавно появилась в их студии — она проходила у них практику. Это была симпатичная светловолосая девушка, с приятной улыбкой, чувством юмора и откровенной, фантастически живой мимикой. «Яркая как пуговица» — такое описание подошло бы ей лучше всего. Алексу нравилась ее компания, но не более того.
— Заказ сейчас принесут, — объяснил он ей свои пустые руки. — Это не кафе, а сущий ад.
— Здесь противно воняет сыростью. — Сюзи принюхалась, сморщив нос.
— Подвал, никуда не денешься. — Алекс оглядел коричневатые стены, увешанные старинными фотографиями Лондона, высоких кораблей в доках, гужевых повозок, рыночных грузчиков, босоногих девчонок, торгующих спичками. Ностальгия по давно ушедшим временам нагоняла на него тоску.
— Я бы не пригласил тебя в это кафе, просто оно ближе всего к офису. В этом мраке я чувствую себя пьяным, не сделав и глотка. Ты не находишь?
— Мне вообще нельзя много пить, — хвастливо призналась Сюзи. — Один стакан — и меня можно брать тепленькую.
Пытаясь скрестить ноги, закинуть одну ногу на другую под приземистым деревянным столом, она склонилась вбок и почти вплотную придвинулась к Алексу. Ее волосы коснулись его лица, пощекотали его нос, Алекс вдохнул легкий, цветочный, женский запах. У него не осталось сомнений насчет того, кому можно было брать «тепленькую» Сюзи, и тем не менее ничего не почувствовал.
Как долго это будет продолжаться? Неужели он больше никогда не будет реагировать на привлекательных женщин? Казалось, что Наоми в каком-то смысле испортила его, отвратила его — возможно, навсегда — от женского пола. Другие женщины отныне были для него всего лишь голограммами, иллюзорными сущностями, не имевшими ни плоти, ни крови.
И в отношении Сюзи происходило то же самое. Он мог бы перечислить ее достоинства, он отлично понимал — умом, не телом, что в ней было что возжелать. Но ничто не действовало на него, ничто не трогало. Ни в ком не видел он загадочности Наоми. Она одна могла оживить его нервные окончания. Даже теперь, при одной мысли о ней, он испытывал физическое волнение, от которого, бывало, сгибался пополам.
— Кому бри? — спросила зеленоглазая официантка, подойдя к столу, переводя взгляд с него на Сюзи.
— Нам обоим, — быстро ответила Сюзи и протянула руку к тарелке. — Мы взяли одну порцию на двоих. Спасибо.
— Пожалуйста. — Алексу представилась возможность увидеть ложбинку на груди официантки, и перед ним появился бокал с вином.
На него вдруг навалилась такая усталость, что он готов был рухнуть на каменный пол, прямо в месиво из опилок и окурков. Возбужденный мозг не давал ему спать по ночам. Но толчок локтем под ребра вернул Алекса к действительности.
— По-моему, ты ей нравишься, — прошептала Сюзи, искрясь ямочками, и кивком указала на удаляющуюся барменшу.
— Да? — Алекс сделал глоток из своего бокала и скорчил гримасу: — Фу, какая гадость!
— Угу. — Сюзи в свою очередь попробовала вино. — Да, я — чудо одного стакана.
Вопрос по-прежнему требовал ответа: что делать и делать ли что-либо вообще? Своего поражения Алекс не мог признать, хотя и пробовал смириться с мыслью, что его отвергли. Но концы с концами не сходились. Он был уверен, что все было не так, как ему пытались представить.
Его гордость, его здравый смысл говорили ему: оставь все, забудь. Но над Алексом не властны были ни гордость, ни здравый смысл. Если бы Наоми была холодной, отстраненной, то тогда Алекс увидел бы, что больше не нужен. Но она, напротив, казалась обезумевшей от горя. Как это можно объяснить?
— …Понравилось бы, — говорила ему тем временем Сюзи.
— Прости, что?
— Та вечеринка. В «Ангаре». В субботу. Я бы советовала тебе сходить.
— А, спасибо. — Алекс снова отпил вина. Удивительно, как привязчив этот отвратительный вкус. — Боюсь, я не смогу пойти в эти выходные. — И в следующие, мог бы он добавить. И в любые другие выходные. Он попросту не был свободен, чтобы ходить на свидания. Его сердце было занято.
В это серое время года Лондон был очень нетребовательным городом. Он почти ничего не брал от горожан и приезжих, но и взамен мало что давал. Истощенный летним наплывом туристов, притихших перед рождественским сумасшествием, город бесцельно расползался в стороны в затхлом, многократно использованном воздухе. Парки не могли похвастаться великолепием, которое они приобретали в весеннюю пору, или в лунном свете, или когда иней серебрил их лужайки и газоны. Любители прогулок покидали парки толпами. Стулья и шезлонги были сложены и убраны до следующего сезона. Такси выстраивались в очереди на стоянках или курсировали по улицам с оптимистичным оранжевым огоньком «Свободно». Только самые бессовестные магазины посмели так рано начать ежегодную эксплуатацию праздничного настроения. Поэтому по тротуарам было возможно передвигаться относительно спокойно.
