Жене захотелось плакать. Или смеяться. Короче, что-нибудь сделать, как-то выразить те эмоции, которые переполняли ее.
— Почему ты молчал? — прерывающимся голосом спросила она. — Почему, Жень?
— А что я должен был делать? Ты ведь с этим… с Крашевниковым. У вас роман?
— Нет. Нет! С чего ты взял?
— Все говорят.
— Разве ты слушаешь, что говорят другие?
— Иногда. — Он усмехнулся.
— Ты придурок. — Женя осторожно коснулась его ладони. — Полный. Неужели ты ничего не видел? Не замечал?
— Не знаю. Может быть. Ты… слишком крутая для меня.
— Глупости. Я смотрю на тебя четвертый месяц. Я даже пригласить тебя хотела сегодня на танец. Куда ты делся?
— Сюда.
Они оба уже смеялись. Потом Женя положила руки ему на плечи.
— Поцелуй меня. Или ты все еще думаешь, что я с Крашевниковым?
— Нет, не думаю.
Они поцеловались. Женя чувствовала, что жизнь разделилась на две части. Все, что происходило до этого момента, собственно и не было жизнью. Жизнь началась сейчас. Вот тут, в этом темном коридоре, под отдаленный гром хлопушек, в новогоднюю ночь.
Где-то за спиной протяжно и тоскливо скрипнула дверь. Послышались веселые голоса.
— Кто-то идет, — проговорила Женя настороженно.
— Пусть идет. А мы от них смоемся.
— Куда?
— Сейчас узнаешь. — Женька потянул ее за руку.
Она, смеясь, шла за ним. Они свернули на лестницу.
— Учти, к вам в номер я не пойду, — предупредила Женя на всякий случай.
— Не в номер. — Он поднимался все выше, ведя ее за собой.
— Да ты куда? Там уже крыша!
— Сейчас. — Женька в темноте нащупал что-то, немного повозился, потом рванул на себя невидимую дверную ручку.
На Женю пахнуло пылью и одновременно холодом. Она с удивлением оглядывала просторное помещение, похожее на спортзал. У стены высились брусья, сверху, с потолка спускался канат, в углу аккуратной стопкой лежали маты.
— Что это?
— Это чердак. А раньше здесь спортом занимались, кажется. Ты зайди, не бойся. — Женька отступил с порога, пропуская Женю вовнутрь.
Она вошла, осторожно ступая по замусоренному полу. Он закрыл дверь. Наклонился, поднял валяющийся под ногами обрывок веревки, один конец привязал к ручке, а другой обмотал вокруг брусьев.
— Теперь сюда никто не войдет.
Они стояли друг напротив друга, оба неподвижные и неловкие, точно парализованные. Женя отлично понимала, зачем Женька привел ее сюда. И вместе с тем, он ничего не делал, точно дожидаясь, пока она возьмет инициативу в свои руки.
Несмотря на яркую внешность и успех у противоположного пола, Женя не могла похвастаться богатым интимным прошлым. За всю ее жизнь у нее было лишь трое мужчин. Первый — физкультурник в ее школе, красавец и атлет, в которого Женя тайно, а потом и открыто была влюблена все старшие классы. В последний школьный год он тоже заметил ее. У них вспыхнул бурный и секретный роман. Физрук был женат и имел ребенка. Незадолго до выпускного Женя решилась на близость — и очень скоро поняла, что любовью в их отношениях и не пахло. Они встречались еще несколько месяцев, а потом разошлись безо всякого сожаления — как с одной, так и с другой стороны.
После этого Женя стала разборчивей. Весь первый курс она с завидным упорством отшивала от себя многочисленных воздыхателей. А летом, в трудовом лагере, влюбилась в очкарика Лешу. Тот был совсем не похож на Геркулеса-физрука, хлипкий и не спортивный, но зато милый и улыбчивый. К тому же он прекрасно играл на гитаре и собирал для Жени в поле огромные охапки лютиков и васильков. С Лешей они дружили целых полтора года. Может быть, дружили бы и дальше, но его родители уехали в Канаду и увезли сына с собой. Он поначалу противился, хотел остаться, намеревался найти работу и стать самостоятельным. А потом сник. Обещал писать Жене письма, но так и не прислал ни одного. Она страдала. Тайком от всех, от Любы, от матери. Даже стихи стала сочинять, правда, никому их не показывала. Примерно в это же время за ней стал ухаживать Лешин друг, Сергей. Женя, чтобы избавиться от тоски и разочарования, позволяла ему заботиться о себе, водить в кафе и театры, и вскоре как-то так получилось, что они стали любовниками. Сергей сделал ей предложение — он был старше на два года, заканчивал учебу и уже работал в перспективной фирме. Почему-то его настойчивость Женю испугала. Она представила себя рядом с ним, представила, как он непременно захочет, чтобы все делалось лишь по его усмотрению и решению, и ей это не понравилось. Короче говоря, Сергея Женя прогнала и с этого момента осознала, что по большому счету, никто пока что ей не нужен: она с радостью готова была посвятить себя учебе и карьере, но никак не мужчине, неизменно проявляющему деспотизм и собственнические замашки.
Это открытие принесло Жене невероятное облегчение. Теперь она смотрела как бы сквозь ребят, вившихся вокруг нее, точно мотыльки вокруг абажура, улыбалась своей заносчивой улыбкой, зимой и летом щеголяла в любимых джинсах и слыла самой недоступной девушкой на потоке.
…Однако все это осталось в прошлом. Сейчас Женя чувствовала, что ее опыт ничего не значит. Женька Карцев не походил ни на одного из тех, кто когда-либо проявлял к ней интерес. Она не могла разгадать его, и в то же время ей казалось, что она знает его лучше, чем он знает себя сам. Она боялась его и не сомневалась, что он точно так же боится ее. А, главное, на всем происходящем в данную минуту лежал отпечаток магии и волшебства: ведь Женька был ее суженый, он появился в момент, когда Женя прочла заклинание…
Она улыбнулась. Ступая на цыпочках, добралась до матов. Села и тихо позвала:
— Жень, иди сюда.
Он послушно подошел.
— Сядь.
Женька сел, продолжая оставаться прямым и скованным, точно военный на плацу. Женя ласково коснулась пальцами его щеки.
— Чего ты? Можно подумать, у тебя девушки никогда не было.
— Такой, как ты, нет. Одни шалавы.
— Расслабься, все женщины одинаковы.
Она прижалась к нему всем телом и неожиданно ощутила под худобой крепкие, упругие мышцы. Именно про таких говорят «семижильный». Поначалу он вел себя замороженно, но постепенно оттаял, движения его стали уверенными и даже властными.
Вокруг царил немой полумрак, причудливыми силуэтами обрисовывались спортивные снаряды. Жене стало казаться, что они вдали ото всех, на необитаемом острове.
Ощущение было упоительным. Ничего подобного прежде она не испытывала.
…Стояла тишина, как в зачарованном царстве. Женя соскользнула на пол и подошла к исчерченному морозным узором окошку. Ее одежда, вся без исключения, осталась лежать на матах, но она не чувствовала ни стыда, ни холода, хотя по комнате гулял ветерок.
