— Можно.
— Нет уж, обойдусь без таких помощников. — Он достал из кармана ключ и подтолкнул Женю к подъезду. — Иди, давай. Меня из-за тебя с работы скоро уволят.
Очутившись в квартире, Женька сбросил на пол свою неподъемную сумку и, взяв телефон, скрылся в комнате. До Жени долетали обрывочные фразы, общее содержание которых осталось для нее загадкой. Она стояла, не снимая пальто, и ждала.
«После сочтемся», — произнес Женька немного громче, после чего дверь распахнулась, и он предстал на пороге перед Женей весьма довольный.
— Все, Пичужка, я никуда не иду. Остаюсь с тобой.
— Но тебя… не уволят за это? — испугалась она.
— Нет. Напарник согласился выручить. Я потом за это должен буду отработать. Сейчас он подойдет, ты пока раздевайся.
Очень скоро, действительно, пришел невероятно длинный и тощий, как жердь, молодой человек в бейсболке. Вокруг него в прихожей моментально распространился оглушающий аромат туалетной воды неведомой марки.
— Это Григорий, — представил его Женька.
Григорий кивнул Жене и легко подхватил с пола сумку, будто та была наполовину пуста. После чего обернулся к Женьке и проговорил высоким, смешным тенором:
— Смотри, Жека, всю пятницу и всю субботу. Железно.
— Ага. — Женька хлопнул сменщика по плечу и нетерпеливо раскрыл перед ним дверь.
Долговязый Григорий послушно шагнул на лестничную клетку.
— Ты бы хоть спасибо ему сказал, — укорила Женя, когда он скрылся внизу.
Женька усмехнулся.
— Зачем ему мое «спасибо», когда я вместо одного дня буду за него два горбатиться! Он свою выгоду понимает, не волнуйся.
Только теперь он снял куртку и ботинки. Притащил из ванной швабру и вытер натекшие на полу грязноватые лужицы, объяснив:
— Иначе крику не оберешься.
Женя поняла, что он имеет в виду Зинаиду с ее маниакальной любовью к чистоте. Ее сердце наполнилось нежностью и сочувствием.
— Прости за то, что я тебе вчера наговорила.
— Чего там. — Женька небрежно мотнул головой. — Ты ж больная была. С больных какой спрос? Ты завтракала?
— Да. Слегка.
— Тогда пойдем, чаю попьем. Я что-то продрог, как бобик.
Они сидели в кухне и мирно трепались. Женька, когда пребывал в благодушном настроении, становился разговорчивее, чем обычно. Сейчас у него было именно такое настроение. Женя видела, что ее приход явился для него сюрпризом, причем, сюрпризом чрезвычайно приятным. Возможно, он ожидал, что она тоже станет в позу, и теперь испытывал облегчение. Она вспомнила вчерашний случай с Зинаидиной тетрадкой и спросила с осторожностью, как всегда, когда речь шла о его матери:
— Жень, мама кем раньше работала?
Он ответил, не задумываясь, сразу:
— Дворником. Но это было давно.
— Странно, — пробормотала Женя.
— Что тебе странно?
— Откуда у нее могут быть конспекты по высшей математике?
— Чего? — Женька даже привстал из-за стола.
Лицо его вытянулось.
— Да она вчера притащила мне тетрадь, а там явно институтские записи. Аккурат по той теме, над которой я сейчас работаю.
Он молчал, слегка прищурившись. Потом пожал плечами.
— Понятия не имею. Небось, нашла где-нибудь на помойке. Она иногда там любит покопаться.
— Но она сказала, что тетрадка принадлежит ей!
— Она тебе скажет, ты больше слушай. У нас в доме сроду не водилось математиков.
— Ясно. — Женя вздохнула.
Отчего-то ей стало жаль Зинаиду. Она представила себе, как та роется в мусорном баке, находит там чужую, выброшенную за ненадобностью тетрадь, несет ее домой, бережно прижимая к груди, и там, уже дома, ей начинает казаться, что все эти красивые, стройные формулы, все правила и формулировки, написала она сама, собственной рукой. Бедная, полоумная женщина!
— Жень, — проговорила Женя, заглядывая ему в лицо. — Может… стоит сводить ее куда-нибудь? Ну там, погулять в парк или … на какое-то представление? Ей ведь жутко одиноко.
— Ей не одиноко, — странным, чужим голосом произнес Женька, отворачиваясь к окну.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Ей не одиноко. Ей хорошо. Гораздо лучше, чем, например, тебе.
— Что ты несешь?
— Пичужка, опять ты споришь о том, о чем даже не ведаешь!
— Прости, — поспешно проговорила Женя, не желая нарушать наступившую в их отношениях идиллию.
В голову ей пришла неожиданная и смелая мысль: «Вот бы встретиться один на один с Вовкой Егоровым, о котором Любка говорила, что он учился вместе с Женькой, и расспросить его начистоту обо всем: о Женькиных школьных годах, о Зинаиде, о том, почему она болеет». Идея показалась Жене заманчивой, хоть и опасной: упаси Бог, Женька узнает о ее любопытстве, и тогда, уж точно, проблем не оберешься. Все-таки она решила, что обязательно сделает это и прямо на ближайшей репетиции, благо, что в пятницу Женька на хор придти не сможет, так как будет отрабатывать свой отгул.
19
В пятницу, во время перерыва она действительно подошла к Егорову.
— Вов, мне нужно с тобой поговорить.
Вовка пристально оглядел ее, губы его дрогнули в усмешке.
— Кажется, я даже знаю, о чем. Вернее, о ком.
Женя спокойно выдержала его взгляд.
— Да, ты угадал. Давай отойдем отсюда.
— Ну, давай, — согласился Егоров.
Они вышли из зала и остановились в коридорной нише.
— Спрашивай, что тебя интересует. — Вовка оперся плечом о стену, беззастенчиво разглядывая Женино лицо.
— Это правда, что вы с Женькой учились в одном классе?
— Правда.
— Ты знал, что его мать болеет?
— Мать? — Вовка отрицательно покачал головой. — Нет. Он ничего не говорил.
— И учителя не знали?
Егоров пожал плечами.
— По крайней мере, если и знали, не распространялись на эту тему. А что с его матерью?
— Ничего. — Женя облизала пересохшие губы. Немного подумала, потом проговорила. — За что его не любили ребята?
— А за что его было любить? Вечно торчал один в каком-нибудь углу, злой, как волчонок. Подойдешь к нему по какому-нибудь делу, он так глянет, что забудешь, чего надо было. Его учителя на уроках даже не спрашивали — все равно, выйдет к доске и будет молчать: минуту, пять, десять, хоть пару ему ставь, хоть кол. Тянули его через пень-колоду до девятого класса, на второй год не оставляли — почему, сам теперь не пойму.
