Она ждала. Помнила слова Динары о том, что Рустам не устоит, и ждала, терпеливо, упорно и неистово, стиснув в кулак всю свою волю. Сердце ее обливалось кровью всякий раз, когда она видела его, проходящего мимо, упорно отворачивающегося, нарочито спокойного или веселого. И все-таки она ждала!
Это случилось в самом конце сентября. Алика только-только устроили в гимназию, и Игорь сам повез его на машине в город. Чулпан также была на занятиях, а Роза с Ильясом и Фагимой отправились в гости к какой-то старой тетушке. Вера осталась одна.
Было десять часов утра. Она не знала, здесь ли Рустам – иногда он уезжал по делам еще затемно, когда все спали. В доме было тихо и пусто.
Вера побродила по нижнему этажу и осторожно поднялась наверх, в то крыло, где находились спальни хозяев. Никогда прежде она не заходила сюда, хотя никто не запрещал ей бывать в доме где угодно. Комнаты располагались точь-в-точь так же, как в противоположной половине коттеджа: сначала спальня Чулпан, затем детская Ильяса, рядом с ней спальня Розы и ее супруга, и, наконец, спальня Рустама и Фагимы. Все двери, кроме последней, были приоткрыты, поэтому Вере не составило труда определить, кто где обитает. Она остановилась перед комнатой Рустама, не решаясь сделать последний шаг.
Неужели он здесь? Один, без жены! Спит, или только что проснулся. О чем он думает сейчас? О бесконечных делах? О детях? А вдруг… вдруг он думает о ней, мечтает, как хорошо было бы сжимать ее в объятиях в этой теплой, просторной постели, целовать ее губы, сочные губы молодой женщины, а не сморщенные, старческие губы Фагимы!
От этих мыслей по телу Веры пробежала сладкая судорога. Она сделала глубокий вдох и потихоньку толкнула дверь.
Рустам сидел в кресле у окна и читал газету. Он был почти полностью одет, в домашних брюках, в светлой рубашке с закатанными рукавами. Лицо его было чисто выбритым, волосы влажными, очевидно, он уже успел побывать в душе.
Вера встала на пороге, придерживаясь за ручку двери, как за спасительную соломинку. Рустам поднял голову от газеты и посмотрел на нее спокойно, без удивления или гнева.
– Доброе утро. – Голос его звучал ровно и бесстрастно.
– Доброе утро, – эхом отозвалась Вера.
– Что, все уехали?
– Все.
– Ты уже завтракала?
– Нет еще.
– Пошли, чайку попьем. – Он поднялся с кресла, отложил газету на столик.
Вера стояла, не трогаясь с места. Рустам подошел к ней почти вплотную, как не подходил давно, с самого первого дня их встречи.
– Идем, – повторил он другим, более жестким тоном.
Она послушно повернулась и вышла в коридор. Они спустились вниз. Вера подошла было к плите, но Рустам остановил ее:
– Сядь, я сам.
Он не спеша заварил чай, достал из буфета блюдо с пирогами, налил в кувшин топленого молока. В его движениях была особая грация, присущая большим, крепно скроенным мужчинам. Вера откровенно любовалась им и молчала.
– Сахар будешь, кызым?
Она вздрогнула. В его тоне ей послышалась теплота и нежность. И он ни разу больше с момента ее приезда в дом не называл ее кызым.
– Да… то есть, нет. – Она мотнула головой, руки ее бессильно упали на скатерть.
Рустам поглядел вопросительно.
– Что-то не так? Что с тобой?
– Ты еще спрашиваешь! – Вера почувствовала, что терпеть больше не в силах. Вся ее тщательно продуманная тактика летела к черту. Ее трясло, как в лихорадке, по щекам катились слезы. – Я уеду! – Она вскочила из-за стола. – Слышишь, уеду отсюда! Сегодня же! Заберу ребенка, и ты никогда больше нас не увидишь! Никогда, понимаешь? – Волосы ее растрепались и спадали длинными, светлыми прядями, лицо было перекошено страданием.
Рустам аккуратно поставил чайник на подставку и подошел к столу. Взял Веру за плечи.
– Я не понимаю, кызым. Что происходит? С чего ты вдруг?
– Все ты понимаешь! Ты…ты… ты настоящий зверь! – Она выпалила это одним махом, глядя ему в глаза. Его скулы дернулись.
– Ну ты и скажешь. Какой зверь? Я старик.
– Зверь, зверь… – Она гладила пальцами его жесткие волосы, ей казалось, она ступает по раскаленным углям ада, но, минуя ад, идет в рай.
– Оставь меня, кызым. – Его голос слабел, становился тише. – Прошу, оставь. Не нужно.
– Хочешь, чтобы я уехала? – Она прижалась к нему всем телом, и ощутила, как его тело принимает ее, теплеет, размякает, делается послушным и подвластным. – Хочешь? Скажи, и я…
– Нет. – Его руки стиснули ее с такой силой, что у Веры хрустнули кости. – Ты скверная девчонка, кызым. Отвратительная, мерзкая девчонка! Ты… я хочу тебя!
– И я. И я тебя!
Их губы жадно отыскивали друг друга, отыскали и слились. Это было счастье. Оно гулким молотом стучало в уши, от него могла лопнуть грудь. Счастье быть с ним, касаться его руками, принадлежать ему одному, до последнего вздоха, до последней капли крови.
Он поднял ее на руки, как когда-то в гостинице, и понес наверх. Ступени размеренно скрипели под его шагами. Вере казалось, что она плывет в невесомости, навстречу луне и звездам, навстречу таинственному космосу, навстречу строгому, но милосердному существу, являющемуся высшим разумом…
… Их страсть была подобна разбуженному вулкану. Казалось, давно остыла лава, угас огонь в недрах земли, но нет – приходит час, и языки пламени с торжеством и треском вырываются наружу, сметая все на своем пути, превращая в пепел. Горячий, святой огонь, дремлющий в любящем сердце, слава тебе, негаснущему, немеркнущему, самому себя питающему и чистому, как земля в день творения!..
Вера и Рустам лежали обнявшись, обессиленные, измотанные любовью, обоих морила сладкая дрема.
– Главное, не заснуть, – пробормотал Рустам. – Дети могут вернуться…
– Не бойся, я не засну. – Вера погладила его по голове. – А ты спи. Спи. Скажи, когда тебя разбудить.
– Через полчаса. – Его тело отяжелело, рука, лежащая у Веры на груди, словно свинцом налилась.
Она глядела на него и думала, что он все это время тоже страдал, боролся с собой, злился, тщился забыть ее и не мог. Любовь владела им, та самая любовь, которая зародилась семь лет назад в вагоне фирменного поезда «Татарстан», и которая, пройдя испытание временем, не выдохлась, а стала лишь крепче и ярче.
«Я никуда не уйду от тебя, я останусь с тобой навечно, и буду оберегать твой сон. Буду гладить тебя по голове и смотреть в твои глаза, видеть в них желание и умирать от счастья. Никто никогда не будет любить тебя сильнее, никто и никогда…»
Ей показалось, что он услышал ее немой монолог, веки его закрытых глаз дрогнули в знак согласия. Он доверял ей себя, свое тело, свою душу, свое дыхание и улыбку. Все, что можно доверить тому, кто любит.
