Субботу и, особенно, воскресенье Вера не любила, не знала, чем себя занять. Митя с утра садился за компьютер, потом шел прогуляться в парк – там ему лучше думалось над очередной статьей или лекциями для студентов. Вера оставалась одна. Она посвящала пару часов уборке, хотя квартира и так сияла чистотой, поскольку мусорить было некому. Затем наведывалась в соседний магазин, закупала продукты на неделю и, придя домой, готовила обед.
Возвращался Митя, слегка порозовевший от двухчасовой прогулки на свежем воздухе, как всегда, серьезный и задумчивый. Они с Верой садились за стол, ели, почти не разговаривая друг с другом. Потом Вера мыла посуду, а Митя ложился отдохнуть, чтобы потом продолжить работу до глубокой ночи.
Через день Вере звонила Елена Олеговна. Говорила несколько слов для приличия, а затем неизменно спрашивала:
– Ну как? Ты придумала что-нибудь?
– Пока еще нет, – отвечала Вера.
Мать сердито сопела в трубку.
Каждое утро Вера давала себе слово, что вечером возобновит разговор с Митей насчет обследования, но вечер наступал, Вера смотрела на митину фигуру, склоненную к комьютеру, на его отрешенное от житейской суеты лицо, и слова застревали у нее в горле. На глазах закипали слезы безнадежности и отчаяния.
Она уходила к себе в спальню, забиралась в постель, с головой укрывалась одеялом и тихо плакала, пока не засыпала. Ей снилось, что у нее родился ребенок, мальчик, почему-то смуглый и темноволосый, похожий на мультяшного Маугли. Вера видела этот сон не раз и не два, он был настолько реальным и ярким, что, проснувшись, она долго не могла придти в себя: ей слышался детский плач и казалось, где-то рядом стоит маленькая, покрытая голубым пологом, кроватка.
В такие дни Вера приходила на работу вялая, как сомнамбула, даже сочный голос Кобзи не в силах был вывести ее из состояния полугрез. Наташка и другие девчонки смотрели сочувственно, но сама Вера не замечала их взглядов. Единственное, что еще как-то волновало ее, была пробирка с ядовитой зеленью. Она послушно, как велел зав, занималась ароматизаторами, однако периодически делала попытки вернуться к работе над растворителем. Состав, увы, по-прежнему имел осадок, хотя Вера перепробовала все возможные ухищрения и способы очистки. Оставалось надеяться на Кобзю, но тот молчал и отсиживался у себя в кабинете, появляясь в лаборатории крайне редко и в основном затем, чтобы пропесочить распустеху– Наташку.
К началу зимы Вера совсем приуныла. Она позвонила Маринке, надеясь, что та, по обыкновению, вытащит ее в театр или на выставку, но у Маринки болел мальчик. На улице дул колючий ветер, швыряя в лицо горстями сухого снега, день убыл, остались одни ночи, черные, непроглядные и тоскливые.
В один из таких дней Вера долго ждала троллейбуса, так долго, что у нее закоченели ноги. Троллейбус все не шел, пассажиров собралась уже целая толпа, когда какой-то бородатый старичок, похожий на пророка Моисея, вынырнув из тьмы, как из пустыни, объявил дрожащим от холодам людям, что на линии случилась авария, и все троллейбусы стоят в квартале от остановки.
Вере пришлось добираться до работы на частнике. Шофер оказался болтливым до невозможности, всю дорогу рассказывал о том, как они с приятелями недавно ездили на зимнюю рыбалку, как долбили полынью, как великолепно клевала рыба. Вере страстно хотелось, чтобы он замолчал, потому что в это время из динамика едва слышно лилась неимоверно красивая, печальная мелодия, она как нельзя более подходила к ее состоянию, к тому, что творилось у нее в душе. Однако мужик трепался без передыху до самого института. Вера подумала, что даже в этом ей не повезло, не удалось послушать замечательную музыку. Ей вообще ни в чем не везет, и так будет всегда.
Она расплатилась с водителем и вышла. Тут же налетела пурга, подхватывая ее, увлекая за собой. Вера невольно перешла на бег, и так, бегом преодолела десяток метров от ограды до крыльца. Не снимая перчатки с окостеневшей руки, взялась за ручку двери, и тут услышала за спиной окрик:
– Верунчик! – Это кричал Кобзя, его шаляпинский бас прорезал забитое метелью и мглою пространство институтского дворика.
Вера остановилась и обернулась. Петр Петрович уже бежал ей навстречу, его лицо, обожженное снегом и ветром, алело, развевались по воздуху опущенные уши шапки-ушанки. Он был похож на гигантского зайца. Вера улыбнулась и постучала сапогом о сапог, стараясь согреть замерзающие ноги.
– Верусенька, есть новость! – Кобзя в три огромных прыжка достиг крыльца и распахнул перед Верой дверь. – Ну и погодка, едрит вашу мать! Черт знает что, еле доехал. Мотор то и дело глохнет. – Он потопал ногами, сбивая налипший на ботинки снег, затем стащил ушастую шапку, и безо всяких предисловий заявил. – Ты едешь в командировку.
– Я? – Вера удивленно глядела на начальника. За годы своей работы ей еще ни разу не приходилось куда-либо уезжать, и это было для нее в диковинку.
– Ты, ты, – подтвердил Кобзя и для пущей убедительности покивал головой с роскошной, почти без седины, шевелюрой. – Я нашел место, где производят чистые материалы. Супер чистые, таких нигде больше нет! – Он горделиво пригладил пышные усы. – Теперь у нас, Верусенька, все получится в лучшем виде. Завтра ты выезжаешь.
– Уже завтра? – опешила Вера. – И куда, если не секрет?
– Не секрет. – Кобзя довольно улыбнулся. – В славный град Казань. Я там частенько бывал в свое время, начальство меня на «Тасму» посылало. Какой был завод, закачаешься! Размах, масштаб! А сейчас что от него осталось? А! – Он махнул рукой и обнял Веру за плечи. – Слушай сюда, моя хорошая. Билет сейчас принесут, я уже звонил. На вокзале тебя встретят, жить будешь у заведующей кафедрой. Потрясающая женщина, я с ней уже неделю переговоры веду по межгороду. Она в прошлом году по нашему растворителю диссертацию защитила, она и разъяснит тебе, что да как. Заключишь с ними договор, изучишь технологию, и можешь возвращаться домой. Все ясно?
– Ясно. – Вера кивнула.
Сонливость и апатию с нее точно ветром сдуло. Ай да Кобзя! Неужели решил проблему? А она уже, грешным делом, готова была поставить крест на своей работе.
В полдень курьер принес билет на фирменный поезд «Татарстан». Девчонки, окружив Веру, смеясь, давали наперебой напутствия:
– Верка, чак-чак привези. Это у них лакомство такое, тесто с медом, нарезанное полосками. Объедение! Возьми побольше, на всех.
– А мне кумысу. Ладно, Вер?
– Пирогов с картошкой. Забыла, как у них называются. И браслетики – тетка когда-то там покупала. Такие красивые!
Вера слушала, улыбалась и обещала, что все привезет.
С обеда Кобзя отпустил ее домой, собираться. По дороге Вера заглянула в магазин, набила сумку продуктами – как никак ей предстояло исчезнуть на неизвестное количество времени, должен же будет Митя чем-то питаться в ее отсутствие.
Он вернулся, когда на плите уже остывал ужин, а сама Вера в спальне деловито застегивала молнию на чемодане. Несколько секунд он наблюдал за ее действиями, затем спросил удивленно:
