Оказывается, вовсе не так. Эти люди живые, не придуманные, у них есть дети, такие маленькие девочки с трогательными хвостиками на резиночках, смешные лупоглазые пацаны, которые болеют с высокой температурой. Есть боль, страдания, отчаяние, надежда.
Лариса, закусив губу, продолжала молча глядеть на Лелину мать.
– Я отказалась, – сказала та. Сказала виновато, будто оправдываясь перед Ларисой за свой необдуманный поступок, неведомым образом повлекший за собой трагедию. – Решила, дома вылечим. Доктор выписал лекарство, обещал, что оно поможет почти сразу же. Дорогое лекарство, за триста сорок рублей.
Лариса невольно глянула на сиротливо лежащий в бумажнике полтинник. Да, конечно, для нее, этой беженки, триста рублей – большая сумма. А ей, Ларисе, Павел, пока они жили вместе, каждый день покупал торты в Новоарбатском по пятьсот рублей. Для него это были не деньги. Все познается в сравнении.
– Триста рублей я наскребла, – продолжала женщина, не замечая Ларисиного взгляда. – А сорока не хватило. И я тогда… – она остановилась, приоткрыла рот, будто ей стало трудно дышать.
Рука ее, державшая кошелек, мелко задрожала. Бумажник полетел на пол. Лариса нагнулась, чтобы поднять его, но женщина цепко схватила ее за рукав блузки и заговорила быстрой, сбивчивой скороговоркой:
– Я дождалась утра и послала Лелю сдать бутылки. Их много накопилось. У сестры муж, он часто пиво покупает… Сеня ночью едва не задохнулся… я думала, здесь близко и Леля будет первой, без очереди… и… мы ждали, ждали… – она всхлипнула, провела по блестящим глазам рукой, при этом ее ладонь осталась абсолютно сухой. – Вы думаете, что я – плохая мать? Отпустила ребенка одного через дорогу… Мне нет прощения, – она уткнулась в Ларисино плечо, наступив на валяющийся под ногами бумажник.
– Я так не думаю, – с трудом шевеля губами, проговорила Лариса. – Вы не могли знать, что автомобиль не остановится на светофоре. Ребенку нужно было лекарство.
– Да, – прошептала мать Лели. – Да! Кого я могла попросить? Сестра с мужем на работе, они в смену, сутки через трое. Дома – никого, кроме детей. Оставить малыша я побоялась, очень плох был… Простите. – Она подняла лицо, такое же сухое, без следов слез, и повторила: – Простите.
– Ничего, – Лариса осторожно погладила ее по руке.
– Петр Данилович сказал мне, что его найдут… того, кто был в этой машине. Вы видели. Хорошо, что вы оказались рядом и видели. Только моей Леле уже ничем не поможешь, – женщина наклонилась и подобрала кошелек. Сунула его в сумку, пригладила волосы, выбившиеся из узла на затылке.
– Ваш малыш поправился? – зачем-то спросила Лариса, хотя больше всего ей хотелось сейчас бежать отсюда без оглядки, заткнув уши и зажмурившись.
– Да. Муж сестры достал лекарство. Оно помогло.
– А ваш муж? Где ваш муж, отец Лели?
– Он умер. Четыре года назад. Сенечке исполнилось пять месяцев.
– Простите.
– Ничего. – Женщина отошла от Ларисы к окну. – Спасибо вам.
– За что? – изумленно пробормотала Лариса.
– За то, что слушали. Мне надо было сказать…
– Как вас зовут?
– Вера.
– Вера, я рассказала им все, что знала, – Лариса почувствовала, как пол уходит из-под ног, – не терзайте себя. Вы не виноваты, он вылетел из-за поворота на скорости. Мне очень жаль… – Она повернулась и почти побежала по коридору.
Лестничный пролет, ведущий со второго этажа на первый, показался ей бесконечным.
– Девушка! – закричал ей вслед охранник. – Девушка! Пропуск!
Она вспомнила, что не отдала отмеченный Бугрименко пропуск, остановилась, достала из сумочки бумажку, протянула парню в форме. Тот кивнул и отошел.
Лариса вышла на улицу, растерянно оглядела пространство вокруг и лишь спустя несколько секунд поняла, что машины рядом нет.
Значит, надо тащиться сначала на автобусе до метро, затем трястись в переполненном душном вагоне.
Сердце болело не переставая, так что Лариса даже пожалела, что не носит с собой валидол или какое-нибудь другое лекарство, помогающее в таких случаях.
То, что она сейчас увидела и услышала, не давало ей жить и думать по-прежнему. Страх перед Бугрименко ушел, уступив место другому, более сложному и тяжелому чувству. Этим чувством была огромная, неизбывная вина. Вина перед Верой, перед ее маленькой дочкой, которой уже нет на свете. Перед больным малышом.
Как бы сильно Лариса ни дорожила Глебом, сколь страстно ни желала бы спасти его от возмездия, она не могла больше выносить собственной лжи. Одно дело – видеть угрюмое, мрачное лицо Бугрименко, и совсем другое – заглянуть в полубезумные, сухие глаза матери, потерявшей ребенка.
Что она станет делать, Лариса не знала, но понимала лишь одно: молчать невыносимо, нужно объясниться с Глебом. Сказать ему все прямым текстом, разделить с ним непомерный груз, свалившийся ей на плечи.
Найти Глеба! Господи, только бы он откликнулся хотя бы по одному из телефонов.
Лариса вытащила из сумочки телефон, путаясь и сбиваясь, торопливо набрала сначала домашний номер. Занято. Это хорошо. Значит, он дома. Пусть берет машину и приезжает за ней. Она не может даже шевельнуться, не то что ехать к нему через весь город.
Лариса подождала минуту и снова набрала номер. В трубке опять послышались короткие гудки.
Похоже, это надолго. Лариса набрала мобильный Глеба. Связи не было. По-видимому, он выключил телефон.
Что за черт! Она вновь позвонила по домашнему номеру. Бесполезно. Занято и занято.
Лариса от отчаяния готова была швырнуть аппарат на землю. Ну почему, когда он так ей нужен…
– Лариса? – Она вздрогнула от неожиданности и обернулась. Рядом стоял Богданов и смотрел на нее с некоторой тревогой. – Ты что здесь делаешь? – он осторожно взял Ларису под локоть. – Случилось что-нибудь?
– Нет, ничего, – она оперлась на его руку, чувствуя невероятное облегчение оттого, что рядом оказался кто-то свой, знакомый.
– Кому звонишь? – Евгений кивнул на телефон, который Лариса сжимала в руках.
– Глебу, – она заставила себя улыбнуться через силу. – Мы договорились, что он меня встретит, а я освободилась гораздо раньше. Хотела ему сообщить.
– Ты плохо выглядишь, – Богданов нахмурился. – Не заболела, часом?
– Да нет. Просто там, где я была, жуткая духота.
– А где ты была, если, конечно, не секрет?
– Не секрет, – вздохнула Лариса, – в прокуратуре. Я – свидетельница по одному делу. При мне был совершен наезд.
– Бедняга, – посочувствовал Богданов. – Понятно, почему ты в таком виде. В этих стенах так замордуют, своих не узнаешь. Переживаешь, наверное?
– Ужасно, – призналась Лариса. – Еще и машину дома оставила сдуру. Теперь вот пешком топать по жаре.
