Все. Это был предел. Та маленькая капля, которая сточила камень, твердый камень Ларисиного терпения и сострадания Глебу. В этот момент они, терпение и сострадание, окончились. Исчезли без следа.
– Я не истеричка, – Лариса почувствовала, что задыхается, и понизила голос почти до шепота, – и ты сейчас узнаешь, насколько я не истеричка. Весь наш дурацкий разговор – ведь я не за этим вовсе ехала сюда.
– А зачем?
– Я хотела обсудить с тобой день нашего знакомства.
– В деталях? – усмехнулся Глеб.
– Напрасно смеёшься. Я говорила тебе, почему опоздала. Ведь говорила?
– Да. Кажется, попала в аварию.
– Не совсем так. На моих глазах машина проехала на красный свет и задавила насмерть ребенка. Так вот. Я хочу описать тебе эту машину. Серебристо-серый «опель» с антенной сзади и зеленым крабом, висящим на лобовом стекле. Это еще не все. Я хорошо разглядела и водителя. Худощавый длинноволосый брюнет.
Лариса перевела дух. Глеб молча, во все глаза смотрел на нее и не говорил ни слова.
– Молчишь? – устало произнесла Лариса. – Правильно. Что можно на это ответить. Это ты. Ты – убийца, Глеб. Ты убил ребенка.
– Да ты… ты, – он вскочил с дивана и закричал так, что Ларисе показалось, у нее лопнут барабанные перепонки. – Ты с ума сошла! Думай, что несешь!
– Я думала. Три недели я молчала об этом, три недели! С тех пор как увидела твой автомобиль, точь-в-точь такой же, как тот, и даже свежевыкрашенный в месте столкновения. Я молчала, хотя видела ссадину у тебя на лбу. Ты говорил, что ударился о дверцу шкафа, но на самом деле ты ударился о руль. Я видела, как это произошло. Ты не был у следователя. Тебе не приходилось лгать, покрывая другого человека. Ты не видел лица матери погибшего ребенка. Я пыталась тебя спасти, потому что… потому что слишком дорожила тобой. Но даже если я спасу тебя сейчас, в дальнейшем тебя ждет или могила, или тюрьма. Это единственный исход жизни, которую ты собираешься вести.
– Чушь какая-то, – в лице Глеба не было ни кровинки. Смуглое от природы, оно теперь стало желтоватым – Чушь. Говорю тебе, «опель» стоял в гараже у механика. В тот самый день. И накануне тоже.
Хочешь, можем съездить к парню, который занимался ремонтом, он подтвердит тебе.
– Механику можно заплатить за молчание.
– Дура! Зачем мне ему платить, если я не делал этого? Как ты могла подумать на меня такое?
– На кого же еще думать, если все сходится. – Лариса внезапно ощутила сильную усталость. У нее нет больше желания спорить с ним, что-то доказывать. Из нее выжали все соки.
Уйти отсюда. Глеб ни в чем не признается, это ясно. Она не найдет в нем союзника и друга. И предать его она тоже не сможет. Значит, ей предстоит продолжать нести одной ту ношу, которую она взвалила себе на плечи.
– Желаю тебе не сойти с ума, – тихо проговорила она, оборачиваясь, чтобы выйти из комнаты.
– Пошла ты! – пробормотал Глеб и повалился на диван. Жалобно скрипнули пружины. Лариса, не обернувшись, вышла в прихожую, открыла входную дверь. Позади было тихо. Глеб не встал с дивана, не побежал за ней, ничего не крикнул вслед.
Лариса на мгновение замерла, потом резко хлопнула дверью. Медленно, точно на костылях, спустилась с пятого этажа, подошла к «ауди», все еще ожидая, что, может быть, он окликнет ее в окно. Но окно было пустым, и в нем колыхалась на ветру линялая розовая шторка.
Лариса села за руль и включила зажигание.
19
Едва Лариса въехала во двор, она тотчас же увидела выходящую из своего подъезда навстречу ей Милу. Заметив подругу, та радостно замахала рукой:
– Привет! Где это тебя носит? Ты же говорила, что будешь заниматься уборкой.
«Я ею и занималась, – подумала Лариса, закрывая машину. – Правда, не в своей квартире. И напрасно».
– Ездила по делам, – сказала она вслух.
– А я в гости к тебе намылилась, – Мила потрясла полиэтиленовым пакетом, в котором угадывалась бутылка. – Настроение отвратное. Не посидеть ли нам, подруга, чисто женской компанией? Авось мне и полегчает.
«А что? – вяло подумала Лариса. – Может быть, сейчас это как раз то, что мне необходимо. Во всяком случае, лучше с Милой опрокинуть стаканчик-другой, чем сидеть весь вечер в пустой квартире и в подробностях вспоминать недавнюю сцену в доме у Глеба».
– Что у тебя там, вино? – Она подозрительно покосилась на пакет.
– Что ж я, идиотка? – обиделась Мила. – Водка. Причем отнюдь не дешевая. «Смирновская».
Разговор подруг совсем не вязался с их внешним видом и мог показаться странным на первый взгляд. Но все объяснялось просто: от вина у вокалистов сильно садились связки, поэтому в певческой компании предпочитали водку как можно более чистую и потому дорогую.
– Ладно, – скомандовала Лариса, – пошли, посидим.
Они поднялись в квартиру, оперативно накрыли стол на кухне, разлили «Смирновскую» по стопкам.
– За что пьем-то? – Лариса окинула подругу взглядом. Глаза потухшие, уголки рта опущены, волосы лежат кое-как. Похоже, настроение у Милы действительно отвратное. Но что же тогда сказать про нее саму?
– А, – махнула рукой Мила, – не знаю. За счастье сто раз пили, не приходит оно все равно, счастье это дурацкое. За себя, любимых, единственных, молодых и красивых!
– За это тоже пили, – возразила Лариса, но Мила уже лихо опрокинула стопку и тут же наполнила ее вновь. Лариса поколебалась и последовала ее примеру.
– Вот так, – Мила изящно, двумя пальцами взяла из вазочки шоколадную конфету. – Теперь за то, чтобы все мужики, сколько их есть на свете, сию же минуту сдохли!
Лариса поперхнулась горькой жидкостью, закашлялась до слез, глянула на Милу с изумлением.
– Что смотришь? – усмехнулась та. – Ты их любишь, что ли, мужиков? Да? А я – ненавижу.
– Я тоже ненавижу, – твердо сказала Лариса. Правильно. Так и надо. Скольких мужчин она знает, и все они принесли ей лишь боль. Павел, предавший ее, не сумевший понять, увидеть в ней человека. Бугрименко, коварно следящий за ней, заманивающий в ловушку. Глеб, не оценивший, на какую жертву ради него она пошла. А ведь были еще и другие, те, о которых не осталось никаких конкретных воспоминаний, кроме воспоминания об их ничтожности. Мила, безусловно, права.
– Ненавижу! – громко повторила Лариса и решительно допила стопку.
Теперь уже Мила смотрела на нее с недоумением.
– А ты-то что? Ты же у нас счастливица, добиваешься всего, чего хочешь. Это меня жизнь все больше мордой об стол колотит, а тебя по головке гладит. Не так?
Лариса усмехнулась с горечью. Никак нельзя сказать, что, подсунув ей Глеба, судьба погладила ее по головке. Вернее, сначала ей так и казалось. Сначала. До того момента, как…
