Постепенно мысли смешивались в Ларисиной голове, теряя ясность, перед глазами возникали причудливые картины, никак не связанные с событиями минувшего дня.
Она не могла определить, сколько пролежала в этой полудреме, может, час, а может, и все три. В чувство ее привел телефонный звонок, прогремевший над самым ухом.
«Глеб!» – сонной одури как не бывало, Лариса вскочила, схватила трубку.
– Да, я слушаю!
– Ну, здравствуй, сучка!
Лариса вздрогнула, рука, державшая трубку, дернулась, чтобы опустить ее на рычаг. Но не опустила, замерла, продолжая сжимать ставшую сразу горячей и мокрой пластмассу.
Мужской голос, который она только что услыхала, был низкий, чуть хрипловатый и отдаленно знакомый. Но где именно Лариса его слышала, она понять не могла.
Сердце забилось где-то в горле, мешая дышать.
– Ждала меня? – В трубке раздался приглушенный, низкий смешок. – Еще бы! Интересуешься, что за негодяй сбил несчастную малышку? Хочешь восстановить справедливость? Ну, чего молчишь, точно язык проглотила?
Лариса услышала шум своего дыхания и осторожно сглотнула. Боже мой! Кто это?
– Вот что я тебе скажу, красавица! Не вздумай влезать в это дело, не то судьба обойдется с тобой крайне несправедливо. Тебе ясно?
Лариса продолжала молчать, изо всех сил сжимая трубку побелевшими пальцами.
– Ясно? – громче повторил голос. – Я думаю, что да. Запомни, ты ничего не видела. Ни машины. Ни краба. Ни-че-ro! Усвоила? Вот и славно! А чтобы тебе не было скучно, дорогая, я буду позванивать. Гуд бай! – Голос одновременно ласково и зловеще протянул, точно пропел последнее слово.
Она так и стояла, слушая гудки, точно приросшая к трубке, не в силах пошевелиться, опустить онемевшую руку. Не в силах глубоко, полной грудью, вздохнуть.
Напрасно она думала, что происходящее с ней – кошмар. Нет, все, что было до этого момента, являлось лишь прелюдией к настоящему, все поглощающему ужасу. Ужасу, от которого нет спасения.
Кто это мог звонить? Голос явно изменен, но все равно Лариса смутно узнает некоторые интонации. Кто, откуда мог узнать про машину с крабом? Ведь она ни одной живой душе не говорила про это. Разумеется, кроме милиционеров и Глеба.
Но это не может быть Бугрименко. Какой бы он ни был хитрец, он все же представитель закона, имеет милицейский чин, погоны. Нет, Бугрименко не стал бы действовать такими методами, даже если бы хотел уличить ее во лжи. Кроме того, говорит следователь с заметным украинским акцентом, который не затушуешь. А в голосе того, кто только что звонил Ларисе, нет ни намека на малороссийский акцент. Но кажется… есть оканье.
Лариса без сил опустилась на кровать. Глеб? Нет, не может быть! Он не способен на такое. Но кто еще? И почему именно сегодня, тогда, когда она раскрыла перед ним карты, признавшись, что видела его за рулем «опеля»? Испугался, что Лариса донесет на него?
Неужели Глеб мог так с ней разговаривать? Неужели она совсем не знает его? Кто он на самом деле? Жалкий наркоман или хладнокровный, владеющий собой убийца, валяющий дурака, заставляющий ее плясать под свою дудку? И этого человека она впустила в свою жизнь, мечтала о нем дни и ночи, готова была сказать ему самые сокровенные, самые прекрасные слова на свете!
Лариса не заметила, как по щекам у нее текут слезы. Ее бил озноб, голова раскалывалась от ставшей запредельной боли.
Что с ней происходит? Она попала в какую-то заколдованную, запутанную ловушку, из которой нет выхода. И некому ей помочь. Она одна, снова одна на всем белом свете, заплутавшая во тьме иллюзий, потерявшая ощущение реальности.
Вокруг лишь мгла, отчаяние, безнадежность. И страх, невыразимый, подавляющий страх.
Она положила трубку на рычаг, легла на кровать и долго беззвучно плакала в подушку. Так долго, пока не заснула прямо в одежде, на неразобранной кровати, поверх атласного покрывала.
20
Как ни удивительно, но в семь утра следующего дня Лариса проснулась безо всякого будильника, вполне выспавшаяся и в меру свежая. Даже голова перестала болеть, лишь осталось легкое ощущение тяжести в затылке.
Лариса не спеша приводила себя в порядок после ночи, проведенной в одежде, чувствуя полное отсутствие каких-либо мыслей, будто за время сна из ее сознания начисто стерся некий эмоциональный пласт.
Она не представляла себе, как явится в театр, встретится с Глебом, что скажет ему, сможет ли бок о бок с ним сыграть свою роль в предстоящем прогоне. Впрочем, нет, роль она должна сыграть. Что бы ни было, должна. Хоть землетрясение, хоть потоп! Ведь Джильда – ее голубая мечта, нашедшая реальное воплощение. Лучше не думать ни о чем, кроме своей партии и музыки Верди.
Лариса, встряхивая мокрыми после душа волосами, зашла на кухню. Неубранная с вечера еда, оставшаяся от их с Милой посиделок, засохла на тарелках и имела весьма непрезентабельный вид. Лариса бодро составила посуду в мойку и повернула кран. Вода потекла микроскопической струйкой. Лариса в досаде крутанула кран до предела, и тут ей в лицо неожиданно брызнул неуправляемый водяной поток. Она испуганно закрыла вентиль, вспомнив, что уже неделю собирается пригласить сантехника. Очевидно, по возвращении из театра надо будет все же сделать это. Как бы ни было ей страшно и муторно после вчерашнего, жизнь-то продолжается. И посуду мыть надо, ничего не поделаешь.
Лариса вздохнула, сложила тарелки стопкой, поставила на них сверху рюмки и унесла все это хозяйство в ванную. Там под струей воды она смыла с фарфора пищевые остатки, затем перетерла посуду полотенцем и вернула на место, в горку.
Далее с полки рядом был извлечен фен и им высушены волосы. Ярко-красный топик и ослепительно белая юбка – то, что идеально подходит для сегодняшнего дня. Никаких полутонов, никаких мрачных или робких оттенков! Лариса секунду подумала, затем распаковала новый косметический набор, купленный давно, но все ждавший своего срока. Долго гримировалась, тщательно, по нескольку раз проводя линии у глаз и по краям губ, пока не увидела в зеркале идеально гладкое, персикового оттенка лицо с большими, выразительными глазами.
Лицо было ослепительно красивым, но мертвым. Косметика ничего не смогла поделать. Лариса махнула рукой, спрятала набор в ящик трюмо и вышла во двор.
С каждым шагом к машине ей становилось все страшней, и она изо всех сил сопротивлялась этому страху, старалась не подчиниться ему, не допустить, чтобы он проник внутрь ее, сковал, поработил.
Щелкнула клавиша магнитолы. Оглушительно и весело грянул какой-то сингл. Лариса поставила громкость на полную мощь, стараясь отвлечься от каких бы то ни было мыслей.
Машина неслась по малолюдным улицам, из полуоткрытого окошка дул свежий ветерок.
Остановиться? Повернуть назад? Плевать и на репетицию, и на спектакль, лишь бы не видеть Глеба, не встретиться взглядом с его глазами, не прочесть в них тень страшного, неумолимого. Того, что слышала вчера по телефону.
