Впервые за последние дни Лариса ехала в театр с легким сердцем. Ей хотелось петь, хотелось выйти на сцену, она больше не боялась Глеба, она знала, что должна делать.
Уже на подъезде к театру, у метро, Лариса увидела голосующую Милу и затормозила рядом с ней.
– О! Это ты? – обрадовалась та. – А я-то думаю, надо же, машина точь-в-точь как у Лариски. Рано едешь.
– Так же, как и ты.
– Небось все уже давно на месте, – засмеялась Мила, усаживаясь в «ауди». – Страшно, аж жуть берет. Я всю ночь не спала, а ты?
– А я – как убитая, – Лариса улыбнулась. – Но на то были веские основания.
– Какие это? – навострила уши Мила.
– Квартиру затопило. Я полночи воду вычерпывала.
– Да ты что?! И как ты жива после этого? Я бы встать не могла на следующий день.
– Я и не могла, – усмехнулась Лариса. – Пришлось принимать срочные меры.
– В таких случаях массаж очень хорошо помогает, – Мила многозначительно посмотрела на Ларису.
– Возможно, – весело проговорила Лариса, въезжая во дворик театра. – Но, к сожалению, мне некого было попросить об этой услуге.
– Да что ты? – удивилась Мила. – А мне казалось…
– Если ты имеешь в виду Глеба, то он отвалил сразу, как узнал про сорванный кран, – Лариса виртуозно вписалась в узкий поворот, установила машину точнехонько между «уазиком» и «жигулями», стоящими во дворе, и, повернув ключ, развела руками. – Вот так.
– Мерзавец, – Мила сочувственно покачала головой, – а ты еще возишь его, словно на такси. Почему бы тебе не послать его подальше?
– Боюсь, заблудится, – Лариса невозмутимо пожала плечами и распахнула дверцу.
Мила звонко расхохоталась. Вчерашней напряженности, возникшей было между подругами, как не бывало. Они зашли в здание и нос к носу столкнулись с Артемом и Саприненко, изучающими большую, красочную афишу, висевшую в холле.
– Я же говорила, мы будем не первые, – обрадовалась Мила. – Остальные небось уже по гримеркам сидят.
Артем обернулся, поглядел на Ларису. Она благодарно улыбнулась ему.
– Как ты? – Он отошел от стены, на которой висела афиша, приблизился к Ларисе.
– У нее в квартире прорвало кран, – тут же встряла Мила. – Представляешь, какой ужас? И это – накануне премьеры.
– Ты сделала то, что собиралась? – словно не слыша Милиных слов, спросил Артем.
– Нет еще, – удивленно взглянула на него Лариса. Зачем он сейчас об этом, прямо здесь, при Миле, при Косте?
– Понятно, – Артем посмотрел куда-то в сторону. Ларисе показалось, что он хочет что-то добавить, но Артем больше ничего не сказал и, повернувшись, зашагал наверх.
– О чем это он? – недоуменно поинтересовалась Мила. – Что ты собиралась сделать такого?
– Да так, ничего особенного, – уклончиво ответила Лариса и тут же заметила, как лицо подруги стало угрюмым и постным. – Правда, ничего, – прибавила она поспешно, опасаясь, что снова между нею и Милой пробежит кошка. – Просто проверить в сервисе, что с коробкой передач. Плохо схватывает вторая передача. Я у Темки спросила, чтобы это могло значить, а он посоветовал не тянуть и обратиться к мастеру.
По тому, как Мила нахмурилась и замолчала, Лариса заключила, что та ей не поверила. Но не может же она сказать Миле все как есть, тем более сейчас и в двух словах! Значит, придется мириться с Милиными обидами, ничего не попишешь.
– Билеты проданы подчистую, – сообщила Мила, подходя к артистической. – Мне вчера Володька Беляков сказал.
Беляков был администратором «Оперы-Модерн» и бывшим Милиным любовником. От него Мила добывала все сугубо конфиденциальные сведения о происходящем в театре, которыми делилась с Ларисой по дружбе и потому, что в одиночку знать о чем-либо было неинтересно.
– Лепехов об этом еще неделю назад говорил, – проговорила Лариса, радуясь, что Мила перестала дуться. – Все правильно. Сентябрь, нормальные театры только-только с гастролей вернулись либо из отпуска, а тут – премьера, да еще Верди, и в лепеховской интерпретации. Немудрено, что народ кинулся скупать билеты. Мишка задумал все грамотно, с максимальной выгодой для коллектива.
– Народ еще и на Ситникова идет, – Мила зашла в гримерку и бухнула тяжелую, битком набитую сумку на стол. – И он не ошибется, заверяю тебя.
– Кто не ошибется? – со смехом уточнила Лариса. – Глеб? Или народ? Смотри, не раздолбай казенное имущество своей сумкой. У тебя там кирпичи, что ли?
– Просто туфли" да еще три килограмма яблок. Сережкина крестная позавчера с дачи привезла целый мешок. Гниют, заразы, не по дням, а по часам. Здесь самые отборные. Посмотрю, как вы в антракте будете их лопать всей оравой! – Мила сделала паузу, хитро поглядела на подругу и добавила: – Я имела в виду, конечно, народ. Народ идет на лауреата Гран-При Всероссийского конкурса.
– Ты хочешь сказать, что весь ажиотаж лишь из-за Глеба, а мы – так, сбоку припека? – решительно возразила Лариса. – По-моему, Лепехов так вовсе не считает.
– И тем не менее он пригласил на Герцога именно Ситникова. Не сомневайся, что это решение ему в голову пришло давно, сразу после конкурса, просто он предпочитал никому о нем не говорить раньше срока.
– Да ладно, – Лариса улыбнулась, – пригласил и пригласил. Не хватало нам из-за этого еще поссориться. Если ты считаешь, что мы обязаны своим успехом исключительно Глебу, то пускай, хотя я, честно говоря, думаю иначе. Тушь дать?
– Давай, – согласилась Мила, протягивая руку.
Лариса отметила про себя, что слова, сказанные Милой о Глебе, ей приятны. Конечно, так и есть, он – настоящая звезда, и Лариса поняла это еще на первой репетиции. Однако хвалить его вслух она не станет, пусть лучше это делают другие.
При мысли о том, что она скоро увидит Глеба, она почувствовала радостное волнение. Как она могла подозревать его в таких ужасных вещах, лишать себя удовольствия от встреч с ним, убегать, прятаться? Сегодня, сразу после спектакля, они будут вместе, и не станет между ними больше тайн, недомолвок, обид. Ничего, что бы портило их отношения.
Лариса на мгновение мечтательно прикрыла глаза и принялась переодеваться.
26
Премьера началась, как всегда, внезапно и неожиданно, хотя ее ждали долгие недели, готовились к ней, сотни раз прокручивали в воображении мельчайшие детали и подробности каждой оперной сцены.
Приблизительно с половины третьего начало накатывать как снежный ком: пустынный вестибюль наполнился гулкими голосами, тихим смехом, терпким запахом духов, у дверей в зал появилась старенькая театральная билетерша тетя Катя. На носу ее были очки в блестящей оправе и с толстыми, выпуклыми стеклами, голову украшала прическа из седых, тщательно завитых локонов.
Затем коридор, ведущий к артистическим, опустел, а из зала стали доноситься первые, еще нестройные звуки оркестра.
