На минуту ему показалось, будто внизу живота что-то перевернулось (позднее он сообразил, что это от голода). Но в тот самый момент Ник Хастингс инстинктивно почувствовал, что это что-то другое, что-то зловещее. Он физически ощутил, что судьба намерена наказать его за то, что он обманул Лиз Чэпмен, и наказание будет жестоким. Букета для Джоанны О'Хэнлон оказалось явно недостаточно.
Пожилая женщина поблагодарила Ника за помощь и намекнула, что хочет получить обратно свой журнал. Цепочка мыслей оборвалась, но Ник продолжал перелистывать первые страницы журнала. Интересно, что они написали о Сандфи? Ведь, в конце концов, пусть всего на несколько недолгих мгновений, Ник побывал в его шкуре.
Ник сосредоточенно пробежал глазами разворот на две страницы: фотографии скульптур из каталога, колонки с аккуратными пробелами. Взгляд упал на подзаголовок: «Популярный образ Джека Сандфи… любителя красивой жизни… "enfant terrible"… рассыпается как части головоломки… эксклюзивное интервью Лиз Чэпмен». Лиз Чэпмен?
Слова застыли у него в голове. На какую-то долю секунды имя показалось ему знакомым, а потом у него в мозгу зажглась фосфоресцирующая искра — и вспыхнул настоящий пожар.
— О господи, господи Иисусе, — в ужасе выдохнул он. Лиз Чэпмен, Лиз Чэпмен. Может, существует две Лиз Чэпмен? Может, Лиз обнаружила, что он ей соврал, и нашла настоящего Джека Сандфи, может… Лиз Чэпмен? Он начал читать вступление и застонал.
Пожилая женщина сначала тихонько пыталась вырвать журнал у него из рук, потом отошла в сторону и окинула его гневным взглядом.
— Извращенец проклятый, — пробормотала она, наклонилась и взяла другой экземпляр журнала. Но Ник уже ничего вокруг себя не замечал: его полностью поглотила статья Лиз Чэпмен.
— Ты покупаешь журнал, приятель? — спросил продавец из-за прилавка. Ник ошеломленно кивнул и бросил на прилавок пригоршню монет.
— Пакет не нужен? — продавец показал пальцем на молоко, газету и пачку шоколадного печенья, которые Ник засунул под мышку.
Но было уже слишком поздно. Ник Хастингс повернулся и поспешил домой.
* * *
Тем временем на кухне монастырского домика неподалеку от Суоффхэма Джек Сандфи инстинктивно пригнулся в поисках укрытия, едва увернувшись от десертной тарелки «Ройал Далтон», которая подобно минометному снаряду взорвалась в шести дюймах над его головой, ударившись о буфет. Острым как бритва осколком его резануло по щеке; другой сбил набитого мелочью желтого фарфорового медвежонка, который стоял на полке.
Медвежонок, казалось, целую вечность балансировал взад-вперед на ножках, хотя печальный исход был неизбежен. Он упал вниз, на каменную плитку, и разбился с неожиданно оглушительным звуком. Зазвенели и рассыпались пенни и двупенсовики, покатившись по пыльному полу, словно милостыня для нищих. Наступило временное затишье: враждебное, тяжелое молчание.
Джек понимал: бесполезно спрашивать, что он опять сделал не так. Он должен был знать сам.
В противоположном конце кухни еще раз громко и жалобно всхлипнула Морвенна. Из-за чудовищной истерики в легких не осталось воздуха, и всхлипывание было своего рода сигналом к тому, что тайм-аут окончен.
Согнувшись, как бегун на стометровку, Джек поднялся на цыпочки, напрягая кончики пальцев, и в панике оглядел кухонный стол, подставку для тарелок и большую деревянную сушилку для посуды, прикидывая, что можно использовать в качестве орудия нападения, а что все же жалко разбить. При этом он прекрасно понимал, что у Морвенны наверняка что-нибудь припасено про запас в раковине.
Он украдкой покосился на дверь черного хода. Интересно, хватит ли ему проворства пробежать три-четыре ярда и, избежав серьезного увечья, вырваться на свободу? Или лучше притвориться, будто он направляется к двери черного хода, а самому рвануть назад, через прихожую?
Когда атмосфера в кухне достигла критической массы, Морвенна наклонилась и согнула правую руку, будто готовясь бросить шар для боулинга. Джек почувствовал, что опоздал всего на долю секунды и путь к отступлению закрыт, и уже собирался было закрыть глаза, как на кухню зашла домработница Лили Ховард. Она несла в руках поднос и фальшиво мурлыкала что-то себе под нос.
Лили посмотрела налево, потом направо и весьма изящно для своего значительного веса начала пробираться сквозь булькающую магму осколков, битого стекла и мыльной пены.
— И что он сказал на этот раз? — спросила она Морвенну, будто ничего особенного не произошло и кухня не напоминала картину после налета бомбардировщиков. Морвенна вытерла слезы тыльной стороной ладони, отбрасывая мокрую прядь рыжих волос, которая упала на глаза и явно мешала хорошенько прицелиться. У нее был бледный, разгоряченный и злобный вид, не предвещавший ничего хорошего.
— Ничего, — дрожащим голосом произнесла она. — Вообще ничего, ублюдок. Что он мог сказать? Что ему жаль? Что случилось ужасное недоразумение? Что он мог сказать?
Лили кивнула и переключила внимание на Джека.
— Так, и что ты можешь сказать в свое оправдание? — она ткнула пальцем в воскресные газеты, которые лежали на столе.
Джек, который всю ночь отсыпался после того, как перебрал мерло и относительно хорошего бренди в летнем домике, утром зашел на кухню утолить жажду. Он изобразил на лице недоуменное и миролюбивое выражение, но Лили лишь отмахнулась от него резким жестом.
— И не пытайся провести меня, я все твои уловки знаю, — отрезала она. — Ты должен стыдиться, посмотри, сколько из-за тебя неприятностей. Бедная миссис Сандфи так расстроилась из-за всего этого.
Джек моргнул: таким же тоном Лили отчитывала кота, который съел копченую пикшу. Ее послушать, так можно подумать, будто Морвенна прямо-таки убита горем, сидит безутешная в своей спальне с нюхательной солью, и сердце ее разрывается от боли и мучений. Но нет, вот же она, скрючилась у кухонного стола, как бешеная собака, и сжимает в руке хрустальную вазу от Уотерфорд — словно гранату с сорванной чекой.
Джек набрал воздуха в легкие; обе женщины не сводили с него глаз.
— Понимаете… — начал он, поднимая руки в знак поражения. Ему показалось или Морвенна и Лили действительно подались вперед, ожидая объяснений? Джеку пришло в голову, что лучше всего сейчас извиниться, пообещать что-нибудь безумное, дорогое и безрассудное и покорно принять наказание, которое эти двое ему приготовили.
Шли секунды, и молчание висело в воздухе, как запах пороха. От такого напряжения из головы Джека окончательно исчезли все мысли, как жидкость из треснувшей цистерны.
— Понимаешь, Морвенна, дело в том, что я… Ты должна понять, что я… что мне жаль, мне очень, очень жаль… — его голос сорвался. Он чувствовал, что дело плохо. Он будто плыл в лодке по океану, окруженный акулами. Джек попытался придумать объяснение, но в голове было пусто. Теперь ему ничего не оставалось, как утонуть.
Морвенна сделала шаг вперед, двигаясь вдоль разделяющего их длинного деревянного стола, и Джек инстинктивно отступил назад. И тут она грохнула хрустальную вазу о пол, та взорвалась осколками.
