– Емельян… я… тебя… люблю…
Ну и было бы здорово, конечно, по-киношному потерять сознание и откинуться так, чтобы рука безвольно повисла вниз, и голова тоже, и чтобы ветер развевал волосы. Но падать без чувств не хотелось, а притворяться – нечестно. Поэтому Марго смотрела на Емельяна преданными глазами, на которых застывали слезинки боли и счастья, замерзали так, что слипались ресницы. У Емельяна щетина и ресницы тоже покрылись инеем, он продолжал смотреть то вдаль, то на Марго, обеспокоенно и напряженно.
«А вдруг он не услышал? Ветер вон как гудит…» – пришла в голову мысль. Повторять еще раз? Точно не хватит смелости. Но если не услышал, то все это, и весь сегодняшний день, и все мечты, – зря. Признаться потом возможности может не быть… что же делать?
И тут замерзший мозг Марго выдал не самую лучшую идею, но потом, когда она все это тысячу раз обдумывала, то даже собой гордилась. Она крепче обхватила парня за шею и громко закричала, перекрикивая его тяжелое дыхание и рев ветра:
– Я люблю, люблю тебя!
Емельян, конечно, слышал и в первый раз, а во второй – тем более. Он растерялся, так как романтические фильмы никогда не смотрел, а в экшенах, файтингах и триллерах такой ситуации быть просто не могло. Как себя вести, было непонятно. Ответить «Я тебя тоже» было нельзя, Марго он не любил. Она ему просто нравилась. Причем именно как друг, а сейчас – как младшая сестренка, которую хотелось защитить, пожалеть, прикрыть собой… А тут вон что, оказывается…
Емельян еще раз посмотрел на Марго, совсем по-другому. Ему тоже никто никогда не говорил таких слов, и в груди его что-то кольнуло. А может, с Марго бы вышло что-то настоящее, а не как с Зиной? Зина избегала таких слов, как «любовь» и «чувства», самое большое, что она могла сказать, это «я тебя обожаю» и «ты самый лучший», и он отвечал ей примерно тем же самым… Но Зина ему нравилась, нравилась как девушка, она была безумно красивая и великолепно целовалась… Проклятая головоломка…
А Марго не сводила с него заплаканных глаз с заиндевевшими ресницами, она ждала, ну как же он отреагирует на ее признание… Неужели никак… Тогда лучше в самом деле потерять сознание или выскользнуть из его рук и потеряться, замерзнуть навсегда! А что если он вдруг скажет какую-нибудь ерунду типа «все будет хорошо» или «ты просто устала»… Это будет конец!
Но Емельян ничего не сказал, он просто крепко-крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы. А потом снова побежал. Так и должен был поступить настоящий герой: к чему слова. Слова – это удел поэтов вроде Германа. Слова – это тоже здорово, но одно дело стоит тысячи слов. А тысяча поэтов не стоят одного героя.
Глава двадцать первая
Запись на стене ВКонтакте на страничке Маргариты Солнечной
Возвращение в реальность очень похоже на то, как будто ты наглоталась воды и уже опускаешься на морское дно, а тебя потом откачивают на берегу. Вроде бы ты будешь жить, но уже никогда не увидишь жемчуга и кораллы, и не будут с тобой танцевать русалки и дельфины. Сказка кончилась. Живи.
3 февраля в 04:12
Ах, как было бы здорово, если бы мечта продолжалась! Ни Зины, ни Германа не существует, или они сами по себе, или, что еще лучше, любят друг друга. Емельян приносит ее в избушку, где никого больше нет, раздевает, растирает полотенцем… Потом сам срывает с себя футболку, остается с голым торсом, льет на руки водку и растирает ей ноги…
Но сказка кончилась. Когда Емельян, спотыкаясь, подбежал к турбазе, его уже ждали парни и дядьки из команды киношников. Были там и Макс с Зиной и Катюшей. Марго быстро перехватили киношники и понесли в баню. Последнее, что она увидела, как Зина в своей короткой белой шубке обняла Емельяна и тихо сказала:
– Герой. Мой герой. Только мой, – и поцеловала, уж, конечно, по-настоящему, в губы.
А потом приехал на снегоходе Герман, весь заиндевевший и заплаканный. Бородатые киношники даже не подпустили Германа к Марго, уложили ее на стол и стали растирать все тело шершавыми варежками. Было совсем не так, как в мечтах: ласково, бережно и заботливо. Наоборот, терли сильно, быстро и жестко, при этом курили вонючие сигареты и матерились на Германа, который суетливо носился вокруг стола. Кровь, наконец, начала поступать в обмороженные ноги, и это принесло невыносимую боль. Марго даже не ожидала, что это будет настолько больно. Ноги стало ломать и разрывать.
Она терпела, сколько могла, изо всех сил сжимая зубы, пока бородатый здоровяк Леша, представившийся как гаффер
[21]
, не сказал:
– Ты тут нам давай в Зою Космодемьянскую не играй. Мы не гестаповцы. Если ты Германа стесняешься – мы его выпроводим. Ори и плачь, не надо терпеть, так боль быстрее пройдет.
Марго, конечно, стеснялась и Германа, и самих троих осветителей. Хотя им было давно за сорок, чуть помладше папы, и обращались они с ней как с дочкой. При них можно было бы пореветь…
– Герман! – крикнул Леша. – Прости, старик, что нарушаем субординацию!
[22]
Но сейчас тебе лучше выйти!
– За дверь! – добавил другой осветитель, тоже толстый, бородатый и с проседью в волосах, и картинно указал пальцем на дверь.
Герману пришлось подчиниться. Он вышел, опустив голову и сжав кулаки. Леша подошел к большому магнитофону и включил радио на полную громкость.
– Теперь можешь орать, – сказал второй осветитель. – Знаю, что очень больно. Обморожение у тебя, девочка.
И они снова принялись растирать ноги Марго, и она перестала сдерживаться, плакала и кричала. Потом девушку отвели в парную, и наконец, боль прошла, и по всему телу разлилось блаженное тепло.
В парилке сидел Емельян, который тоже никак не мог отогреться. Но у него обморожения не было, только слегка прихватило и обветрило щеки.
– Спасибо, – сказала Марго.
– Ой, хватит, малыш, – ответил он, вытирая пот с раскрасневшегося лба. – Любой бы поступил так же.
– Любой – да не любой.
– Ну, мне просто повезло, что первым тебя нашел. Случайно свернул в ту сторону, кочки объезжал.
Он потрепал Марго по плечу, абсолютно по-братски, словно и не было никакого поцелуя и Марго не кричала, что его любит. Да и малышом он ее назвал тоже как-то по-братски.
– Марго…
«Неужели сейчас скажет что-то вроде «мы просто друзья»…» – с ужасом подумала Марго.
– Марго, да все в порядке, – улыбнулся Емельян. – Я… правда не знаю, что тебе сказать. Ты ждешь от меня ответа какого-то, так ведь?
