Глаза Траймона были пустыми дырами.
Осознание пронзило мозг Ринсвинда словно ледяным ножом. Подземельные Измерения покажутся детской площадкой по сравнению с тем, что Твари натворят с упорядоченной вселенной. Люди всегда стремились к порядку, его-то они и получат – порядок закручивающихся гаек, нерушимый закон прямых линий и чисел. И взмолятся о пытках…
Траймон смотрел на него. Что-то смотрело на него. А остальные по-прежнему ничего не замечали. Впрочем, если не считать глаз и едва заметного отлива на коже, Траймон выглядел, как всегда.
Ринсвинд смотрел на него застывшим взглядом и постепенно начинал понимать, что на свете существует нечто худшее, чем Зло. Все демоны преисподней с удовольствием потерзают вашу душу, но именно потому, что души в аду ценятся очень высоко. Зло будет вечно пытаться прибрать к своим рукам вселенную, но, по меньшей мере, оно считает, что вселенная стоит того, чтобы заполучить ее. А вот серый мир, таящийся за пустыми глазами Траймона, растоптал бы и уничтожил все, не удостаивая своих жертв даже ненависти. Он бы их просто не заметил.
Траймон протянул руку.
– Восьмое Заклинание, – сказал он. – Отдай его мне.
Ринсвинд попятился.
– Это неповиновение, Ринсвинд. В конце концов, я выше тебя по положению. Я был избран верховным главой всех орденов.
– Правда? – хрипло откликнулся Ринсвинд и посмотрел на остальных волшебников, которые стояли неподвижно, как статуи.
– О да, – любезно ответил Траймон. – И без всяких подсказок со стороны. Единогласно. Очень демократично.
– Я всегда стоял за традиции, – возразил Ринсвинд. – А твоим способом даже покойник может получить право голоса.
– Ты отдашь мне Заклинание добровольно, – продолжил Траймон. – Надеюсь, мне не нужно демонстрировать, что я сделаю в противном случае. В конце концов, ты все равно расстанешься с Заклинанием. Будешь вопить, умоляя, чтобы тебе позволили отдать его.
«Все, с этим надо заканчивать, и заканчивать на этом самом месте», – подумал Ринсвинд.
– Тебе придется взять его силой, – вслух заявил он. – От меня ты Заклинание не получишь.
– Я тебя помню, – сообщил Траймон. – Если мне не изменяет память, студент из тебя был никудышный. Ты никогда не доверял магии, ты не уставал повторять, что должен существовать какой-то лучший способ управления вселенной. Что ж, ты увидишь этот способ. У меня есть определенные планы. Мы можем…
– Только не мы, – твердо сказал Ринсвинд.
– Отдай Заклинание!
– Попробуй сам взять, – предложил Ринсвинд, пятясь назад. – Мне кажется, ты просто не можешь.
– О-о?
Ринсвинд отскочил в сторону от струи октаринового пламени, вылетевшей из пальцев Траймона и оставившей на плитах лужу кипящего камня.
Он чувствовал, что Заклинание затаилось в глубине его сознания. Он ощущал его страх.
Проникнув в исполненные тишины пещеры своего разума, Ринсвинд ласково потянулся за ним, но оно изумленно шарахнулось прочь, словно пес, столкнувшийся мордой к морде с обезумевшей овцой. Он последовал за Заклинанием, с яростным топотом преодолевая неиспользованные участки подсознания и внутренние районы катастроф, пока не обнаружил его прячущимся за грудой ненужных воспоминаний. Оно встретило его ревом безмолвного вызова, но Ринсвинд не собирался этого терпеть.
«Ах, вот так, да? – закричал он. – Когда приходит время открытой борьбы, ты сразу в кусты? Что, боишься?»
«Чушь, – фыркнуло Заклинание, – ты сам не веришь своим словам. Я – одно из Восьми Заклинаний».
Однако Ринсвинд продолжал гневно наступать на него.
«Возможно, – выкрикнул он. – Однако я-то верю, а ты лучше вспомни, в чьей голове находишься, ясно? Здесь я могу верить во все, во что захочу!»
Ринсвинд снова отскочил в сторону, увертываясь от очередной огненной молнии, прорезавшей жаркую ночь. Траймон ухмыльнулся и сделал руками еще один замысловатый жест.
На Ринсвинда навалилась огромная тяжесть. Чувство было такое, будто каждый дюйм его кожи использовали как наковальню. Он хлопнулся на колени.
– А бывает куда хуже, – ласково заметил Траймон. – Я могу заставить твою плоть гореть на костях или наполнить твое тело муравьями. У меня – сила…
– А у меня, знаешь ли, – меч.
Голос был писклявым, и в нем звучал явный вызов.
Ринсвинд поднял голову и сквозь пурпурную дымку боли увидел за спиной Траймона Двацветка, который держал меч самым что ни на есть неправильным образом.
Траймон расхохотался, сжимая и разжимая пальцы. Турист отвлек его от Ринсвинда.
Ринсвинд был зол. Он злился на Заклинание, на мир, на несправедливость всего и вся, на то, что в последнее время он мало спал, на то, что у него путаются мысли. Но больше всего он злился на Траймона. Траймона буквально переполняла магия, к которой Ринсвинд всегда стремился, но которой так и не достиг.
Он прыгнул на соперника и ударил его головой в грудь, одновременно в отчаянии обхватывая руками. Сбив по дороге Двацветка и отшвырнув его в сторону, они разъяренным клубком покатились по камням.
Траймон зарычал, и ему удалось выдавить первый слог какого-то заклинания, но тут бешено молотящий локоть Ринсвинда съездил ему по шее. Струя унесшейся в пространство магии опалила Ринсвинду волосы.
Ринсвинд дрался так, как дрался всегда, – неумело, нечестно и без всякой тактики, но зато с напором и энергией вихря. Эта стратегия не давала его противнику осознать, что на самом деле Ринсвинд вообще не умеет драться. Зачастую этот прием срабатывал.
Сработал он и теперь, потому что Траймон провел слишком много времени за чтением древних манускриптов, и ему не доставало здоровой мышечной активности и витаминов. Ему удалось нанести Ринсвинду несколько ударов, которых тот, чересчур возбужденный своей яростью, даже не заметил. Однако Траймон использовал только руки, тогда как Ринсвинд не колеблясь пускал в ход колени, пятки и зубы.
По сути, Ринсвинд побеждал.
Это было для него шоком.
Еще большим потрясением оказался для него момент, когда он, стоя коленями на груди Траймона и награждая его плюхами, увидел, что лицо поверженного волшебника вдруг изменилось. Кожа Траймона задрожала и пошла рябью, как будто погрузившись в знойное марево.
– Помоги мне! – проговорил Траймон.
Его глаза смотрели на Ринсвинда со страхом, болью и мольбой. Вдруг они вообще перестали быть глазами, но превратились в фасетчатые штуковины на голове, которую можно было назвать головой, только если растянуть это определение до самых пределов. Вокруг Ринсвинда развернулись щупальца и зазубренные, как пилы, конечности. Огромные когти врезались в скудную плоть Ринсвинда и принялись срывать ее с костей.
Двацветок, башня и багровое небо исчезли. Время потекло медленнее, а потом остановилось.
