— Итак, ты готов ее написать? — спросил Витоллер.
— Дело, в общем-то, нехитрое, — согласился Хьюл. — Но… как-то не знаю…
— Я не хочу тебя заставлять, — предупредил Витоллер.
Три пары глаз продолжали буравить заветный кошелек.
— Что-то здесь не чисто, — отозвался Томджон. — С одной стороны, Шут вроде бы говорит правду. Но говорит он ее так, будто… не хочет, чтобы мы ему верили. Устами говорит одно, а глазами — совсем другое. У меня такое впечатление, Что ему самому станет легче, если мы ему не поверим. Точнее, поверим его глазам.
— Но с другой стороны, — поспешил заметить Витоллер, — кому будет хуже? Пиастры решают все…
Хьюл резко вскинул голову.
— Как ты сказал? — рассеянно переспросил он.
— Пьеса решает все, — поправился Витоллер.
И вновь воцарилось молчание — только Хьюловы пальцы упорно продолжали барабанить. С каждой минутой кошелек с серебром, казалось, прибавлял в объеме. Вскоре он грозил заполнить собой всю комнату.
— На самом деле решает все… — неестественно громко заговорил Витоллер.
— Насколько мне сдается… — начал Хьюл. Оба умолкли.
— Продолжай. Извини, что перебил.
— Да нет, пустяки. Говори, что хотел сказать.
— Я собирался сказать, — продолжил Хьюл, — что мы в любом случае в состоянии завершить строительство «Дискума».
— Нам хватит только на каркас и сцену, — напомнил Витоллер. — Больше денег не останется. Не будет ни люка из преисподней, ни люльки для спуска богов, ни вращающейся платформы, ни вееров для искусственного ветра…
— Но ведь раньше мы как-то обходились без этой мишуры, — возразил Хьюл. — Ты вспомни, как мы выступали! У нас и было-то всего несколько досок для помоста да отрез размалеванного холста. Зато сколько в нас жило рвения! А если нам нужен был ветер, мы сами махали веерами. — Он снова забарабанил по стулу. — Конечно, теперь можно даже не мечтать о машине для создания волн… Нужна-то махонькая такая. У меня как раз была идея со сценой кораблекрушения, вот там бы эту самую…
— Извини, ничего не выйдет, — помотал головой Витоллер.
— Мы же и так собираем толпы народа! — вскричал Томджон.
— Все правильно, малыш. Но мы берем с посетителей медные гроши. А ремесленникам нужно платить серебром. Вот и получается, что, если мы хотим стать состоятельными людьми… гражданами, — живо поправился он, — нам стоило родиться на свет плотниками. — Витоллер беспокойно поерзал на стуле. — Я и так уже должен троллю Христофразу больше, чем следовало бы…
Томджон и Хьюл уставились на него в полном недоумении.
— Да ведь это тот самый тролль, что отрывает у людей конечности! — воскликнул Томджон.
— И сколько ты ему должен? — спросил Хьюл.
— Вы, главное, не волнуйтесь, — поспешил успокоить их Витоллер. — С выплатой процентов я поспеваю. Пока что.
— Да, но что если ты не вернешь ему долг?
— Одну ногу и одну руку на выбор. Гном и юноша взирали на него с нескрываемым ужасом.
— Но как тебя угораздило…
— Угораздило, потому что я думал о вас обоих! Томджону давно пора выходить на большую сцену, ему вовсе не обязательно смолоду гробить здоровье, ночуя в фургонах под открытым небом и только понаслышке, от чужих людей, зная, что такое дом. А тебе, мой дорогой, пора остепениться, обзавестись всякими люками… веерами и прочими причиндалами. Это вы меня подговорили построить театр, а я подумал и рассудил, что так будет правильно. Что это за жизнь — скитаться по раскисшим дорогам, давать по два спектакля в день, развлекая кучку праздных крестьян, а потом обходить ряды с протянутой шляпой, словно мы просим милостыню? Я-то мечтал, что у нас будет приличное место, где мы поставим удобные места для зажиточных горожан, которые не станут закидывать сцену тухлыми помидорами. И я сказал себе — начхать, во что эта затея обойдется! Я же ради вас старался…
— Довольно, довольно! — перебил его Хьюл. — Я пишу пьесу!
— А я ее играю! — поддержал гнома Томджон.
— Только имейте в виду, я вас к этому не склонял, — заявил Витоллер. — Это ваше собственное решение.
Хьюл хмуро уставился на стол. Хотя, надо признать, здесь есть где развернуться. Взять тех же ведьм. Очень удачно, что их именно три, а не две — этого недостаточно, и не четыре — что уже перебор. Ведьмы наверняка начнут совать свои носы в ход истории… Много-много дыма, зеленые огоньки. С тремя ведьмами можно придумать отличную пьесу. Даже удивительно, как никто не додумался до этого раньше.
— Итак, мы зовем Шута и говорим ему, что согласны? — уточнил Витоллер, кладя руку на кошелек с деньгами.
А такая штука, как буря, еще ни одну пьесу не испортила. Что же касается привидений, то он уже как-то раз попробовал вывести их в «Развлеки себя сам», но Витоллер забраковал их, сославшись на то, что труппа не может позволить себе покупать наряды из муслина. Кстати, наконец-то можно прописать роль Смерти! Из юного Смерди получится отличный Смерть — с белилами и в башмаках на платформе…
— Откуда, говоришь, он родом? — спросил Витоллер.
— Из Овцепиков, — ответил Хьюл. — Есть там одно захудалое королевство, про которое никто слыхом не слыхивал. Название похоже на эту… инфекцию, одним словом.
— Долгий путь.
— А я бы с удовольствием те места навестил, — высказался Томджон. — Я же сам оттуда родом.
Витоллер уставился на потолок. Хьюл уперся взглядом в пол. В такие мгновения лучше смотреть куда угодно, но не на ближнего своего.
— Ты же сам мне говорил, — напомнил юноша. — Рассказывал, что дело было во время ваших выступлений в горах…
— Да, верно, но я уже не припомню, где именно, — пробормотал Витоллер. — Эти горы для меня все на одно лицо. Там не столько на сцене играешь, сколько возишься с фургонами, перетаскивая их вброд через реки и толкая по горным дорогом.
— Я мог бы взять с собой молодой состав, и мы бы хорошо провели лето, — предложил Томджон. — Поставили бы все наши старые шедевры. И вернулись бы к Масленице. А ты бы остался в Анк-Морпорке, присмотрел за строительством театра. К открытию «Дискума» мы были бы уже здесь. — Он лукаво улыбнулся отцу. — Для ребят это отличная школа будет. Ты сам говорил, что наш молодой состав еще не нюхал настоящей актерской жизни.
— Но Хьюлу все равно нужно писать пьесу, — указал Витоллер.
Хьюл ничего не ответил. Взгляд его уходил в пустоту. Спустя какое-то время его рука нырнула за отворот камзола и появилась с небольшой стопкой писчей бумаги. Затем исчезла повторно, на сей раз за поясом, и извлекла на свет закупоренную пробкой крошечную чернильницу и пучок гусиных перьев.
Отец и сын изумленно наблюдали за действиями гнома. Так и не проронив ни слова, Хьюл разгладил первый лист, открыл чернильницу, макнул туда перо, с минуту поводил им над столом, точно высматривающий жертву ястреб, и стремглав обрушился на бумагу.
