— Видишь ли, невмешательство хорошо, когда все идет как надо, — сказала она. — Когда тебя никто не вынуждает, не вмешиваться — одно удовольствие. А у меня — семья. Джейсон уже в пару драк ввязался, когда услышал, что о нас люди говорят. Шона со службы армейской турнули. Так что сначала мы поможем королю, а потом он поможет нам. По-моему, все по справедливости.
— Но ведь еще неделю назад вы двое твердили, что… — Маграт даже договорить не смогла, настолько поразило ее подобное проявление наглого прагматизма.
— Неделя для магии — долгий срок, — указала нянюшка. — Сама посмотри, за это время целых пятнадцать лет прошло. В общем, Эсме настроилась разобраться с этим делом, и я ей мешать не собираюсь.
— То есть, если я правильно тебя поняла, — выдавила Маграт ледяным от волнения голосом, — обет невмешательства для вас — это нечто наподобие клятвы никогда не плавать. До тех пор пока не свалишься в воду.
— Уж лучше клятву нарушить, чем пойти ко дну, — резонно промолвила нянюшка.
Она протянула руку к каминной полке, нащупала там глиняную трубку, больше напоминающую небольшой котелок, и раскурила ее от лучины, вытащенной из угасающего очага. Лежащий на своей подушечке Грибо внимательно наблюдал за действиями хозяйки.
Маграт же с безучастным видом подняла чехольчик, прикрывающий кристалл.
— У меня такое ощущение, что я никогда не докопаюсь до сути ведовства. Только мне начинает казаться, будто я ступила на верный путь, как все сразу меняется.
— Все мы люди! — пожала плечами нянюшка, выпуская в направлении дымохода сизую струю. — Все люди — люди, без исключения.
— А могу я позаимствовать у тебя кристалл? Ненадолго? — вдруг отважилась попросить Маграт.
— Пользуйся сколько душе угодно, — махнула рукой нянюшка, косясь на Маграт с теплой улыбкой. — Кстати, как твой молодой человек поживает?
— Понятия не имею, о чем ты.
— Уже несколько недель его не встречала.
— Да. Герцог дал ему какое-то поручение, и он отправился… — Маграт было запнулась, но тут же нашлась, — и он отправился куда-то выполнять это поручение. Но это меня не касается.
— О чем разговор. Я так сразу и поняла. Ладно уж, бери кристалл.
Благополучно добравшись до своей хижины, Маграт юркнула в дверь и со вздохом облегчения заперла ее изнутри. Хотя ночью по торфяным пустошам никто не шастал, за последние пару месяцев положение в стране очень и очень изменилось. Мало того что уровень доверия к ведьмам упал до самой низкой отметки, так еще и некоторые особенно смышленые ланкрцы, чаще остальных общающиеся с внешним миром, начали подозревать, что либо а) история совсем сошла с ума, обрушив на головы людей столько событий за раз, либо б) что-то явно случилось со временем. Доказать сие было крайне трудно<Главным образом потому, что в разных странах, городах и областях Диска приняты разные системы летосчисления. В условиях, когда на участке поверхности всего в сотню квадратных миль один и тот же год именуется Годом Мелкой Летучей Мыши, Годом Предосудительной Обезьяны, Годом Рыскающего Облака, Годом Тучных Коров и Годом Умных Жеребцов; когда отсчет времени ведется со дня рождения или упокоения полюбившихся звездочетам монархов или пророков; когда во всех вышеупомянутых случаях года состоят из неравного количества месяцев, а многие из них не признают понедельную разбивку, да вдобавок кое-где день не рассматривается как универсальная единица временного отсчета*, — в таких условиях люди всегда ищут опору лишь в одном убеждении: хорошего секса всегда мало**.
* К примеру, в теократии За-Лунь принят календарь, который отсчитывает время не вперед, а назад. Остается только гадать, почему дело обстоит именно так, поскольку попытки прояснить обстановку в теократии каждый раз заканчивались весьма плачевно.
** Надо отметить, что к числу этих людей не относится лишь племя забинго, обитающее в Великом Нефе >, но некоторые приезжие торговцы, постоянно переваливающие через горы и посещающие Ланкр, необъяснимым образом вдруг сильно постарели. И хотя Овцепики с их неисчерпаемыми запасами магического сырья всегда будоражили мир необъяснимыми явлениями различного масштаба, тем не менее бесследное исчезновение столь большого количества времени можно было смело отнести к событиям эпохальным.
В общем, Маграт заперла дверь, закрыла ставни и осторожно поставила на кухонный стол зеленоватую сферу.
Она сосредоточилась и…
Прикрывшись отрезом просмоленной парусины, Шут дремал на палубе речной баржи, которая со скоростью верных две мили в час шла к верховьям Анка. Может, как средство передвижения баржа и не была пределом желаний, однако дело свое она все же делала.
Итак, с ним вроде все в порядке. Только почему он ворочается и стонет во сне?
И Маграт в который раз задумалась над тем, каково живется и спится человеку, всю свою жизнь делавшему нелюбимое дело. Должно быть, подумалось ей, такая жизнь даже страшнее смерти, ибо в данном случае ты страдаешь будучи живым.
Маграт привыкла считать Шута слабым, легко поддающимся дурному влиянию, бесхребетным человеком. Она мечтала о его возвращении, однако в то же время надеялась, что они больше никогда не увидятся.
* * *
Лето выдалось длинное, знойное.
Они не неслись вперед сломя голову. Между Анк-Морпорком и Овцепикскими горами лежит добрый десяток стран. И их путь, как вынужден был признать Хьюл, превратился в сплошное веселье. Хотя, надо признаться, последнее слово многие гномы зачастую трактуют по-своему.
На «Развлеки себя сам» они каждый раз собирали аншлаги. Впрочем, к этому все уже привыкли. Юные актеры превзошли себя. Они забывали текст и начинали резвиться в свое удовольствие. В Сто Лате весь третий акт «Гретелины и Мелиуса» был представлен публике в обрамлении декораций из второго акта «Магических войн», однако никто даже не заметил, что величайшая любовная сцена в истории разыгрывается на фоне исполинской приливной войны, поглотившей полконтинента. Возможно, все объяснялось тем, что роль Гретелины исполнял Томджон. Так или иначе, публика замерла и сидела как к месту пригвожденная, после чего Хьюл велел Томджону поменяться ролями с напарником при выступлении в следующем зале, если, конечно, можно назвать залом хлев, выкупленный на день у одного крестьянина. Пригвождающая игра Мелиуса была такова, что пробила бы шкуру самого древнего тролля, — даже несмотря на то, что Гретелину теперь играл юный Притчуд, который относился к ролям довольно поверхностно, беспрестанно заикался и еще только предвкушал свое окончательное избавление от угрей.
На следующий день, когда они оказались в какой-то безымянной деревеньке, давным-давно утонувшей посреди необъятного капустного моря, Хьюл поручил Томджону выйти на сцену в образе старика Мискина из «Развлеки себя сам». Именно эта роль в свое время принесла заслуженную славу отцу Томджона. Было чистейшим безумием поручать ее исполнителю, чей возраст еще не перевалил за сорок, — подушечка под камзолом и нанесенные тушью морщины еще никогда не получали у публики признания.
