Одна страница – следом за которой начиналась сожженная часть книги – привлекла особое внимание библиотекаря. Некоторое время он сидел, тупо уставившись на нее.
Затем посмотрел в темноту.
Это была ЕГО темнота. Где-то здесь, в этом мраке, он безмятежно спал. Тем временем сюда крался вор, вознамерившийся похитить книгу. А потом кто-то прочтет эту книгу, эти слова – и все равно сделает по-своему.
Ладони библиотекаря зачесались.
Надо срочно спрятать книгу – вот и все. Или сбросить ее на голову вора, а потом отвинтить эту самую голову за уши.
Он вновь устремил взгляд во тьму…
Но это ведь будет вмешательством в ход истории. Последствия могут быть ужасными. О таких вещах библиотекарь знал все, это знание было частью того, что ты должен узнать, прежде чем тебя допустят в Б-пространство. Он видел иллюстрации в древних книгах. Время может раздвоиться – на манер брючных штанин. И дело может кончиться тем, что окажешься не в своей штанине, оставишь жизнь, которая фактически происходит в ДРУГОЙ штанине, начнешь разговаривать с людьми, находящимися в другой штанине и натыкаться на стены, которых нет ни там, ни здесь. В иной штанине Времени жизнь может превратиться в кошмар.
Кроме того, подобное вмешательство – против правил
[21]
. Участники Общего Собрания Библиотекарей Времени и Пространства не погладят его по головке, начни он заигрывать с причинностью.
Осторожно закрыв книгу, он поставил ее на прежнее место. Затем, цепляясь за верхушки шкафов как за лианы, достиг двери. На короткое время прервал движение, чтобы посмотреть на собственное спящее тело. Быть может, на какой-то краткий миг им завладело искушение: не разбудить ли себя, не поболтать ли, не сказать ли себе, что, мол, у тебя есть друзья и беспокоиться не о чем. Если это искушение и было, то библиотекарь на него не поддался. Так можно навлечь на себя уйму неприятностей.
Вместо этого он выскользнул из дверей, нырнул в тени и последовал за вором в капюшоне, когда тот показался из библиотеки, сжимая в руках похищенную книгу. После чего долго ждал возле жуткого портала, мок под дождем все время, пока продолжалось собрание Озаренных Братьев. Когда же из дверей вышел последний член общества, библиотекарь проследил его до самого дома…
А затем, что-то бормоча под нос, охваченный неизбывным антропоидным изумлением, он кинулся обратно, в библиотеку и в лабиринты Б-пространства.
К середине утра улицы были запружены народом. Ваймс лишил Шноббса дневного жалованья за размахивание флагом, и в Псевдополис-Ярде воцарилась атмосфера колючей мрачности, словно большое черное облако с изредка вспыхивающими в нем молниями нависло над штаб-квартирой Ночной Стражи.
– Заберитесь на крышу! – пробормотал Шноббс. – Хорошо ему говорить.
– А мне так хотелось охранять путь следования, – поддержал Колон. – Оттуда все так хорошо видно.
– По-моему, ты давеча распространялся насчет несправедливо раздаваемых привилегий и прав человека, – подковырнул Шноббс.
– Да. Каждый человек имеет право и привилегию наблюдать за происходящим оттуда, откуда все видно, – парировал сержант. – Я по-прежнему придерживаюсь данного мнения.
– Ни разу не видел капитана в таком гнусном настроении, – заметил Шноббс. – Мне больше нравится, когда он поддавши. Бьюсь об заклад, капитан…
– Знаете, мне кажется, Эррол серьезно заболел, – вмешался в разговор Моркоу.
Все стражники повернулись к корзине из-под фруктов.
– Он очень горячий. И шкура блестит.
– А какая температура для дракона нормальная? – спросил Колон.
– Вот именно. И как ее измерить? – поддержал Шноббс.
– Наверное, надо попросить госпожу Овнец посмотреть его, – сказал Моркоу. – Она в этих вещах разбирается.
– Не получится, она сейчас готовится к коронации. Нам не следует ее беспокоить, – Колон протянул руку к лихорадочно вздрагивающему боку Эррола. – У меня раньше была собака, так у нее… ар-р-р-р! Он не просто горячий, он кипит!
– Я ему много раз предлагал воду, а он даже не дотронулся до нее. Что ты ДЕЛАЕШЬ с чайником, Шноббс?
Шноббс ответил невинным взором.
– Я подумал, не помешает перед выходом выпить чашечку чаю. Глупо разбазаривать добро…
– Немедленно сними с него чайник!
Настал полдень. Туман не исчез, но немного истончился, так что теперь на месте солнца просматривалось бледное желтоватое пятно.
Хотя с течением лет должность капитана стражи превратилась в нечто довольно убогое, все же она по-прежнему означала, что Ваймс имеет право сидя наблюдать официальные церемонии. Однако распределение мест претерпело существенные изменения, так что теперь он сидел в самом нижнем ярусе шаткой открытой трибуны – между главами Гильдии Попрошаек и Гильдии Учителей. Однако это было все лучше, чем сидеть в первом ряду – среди убийц, воров, торговцев и прочего другого, что всплывает в верхний слой общества. Ваймс никогда не умел поддерживать беседу с соседями по трибуне. Однако учитель представлял собой спокойную компанию, потому что не делал ничего, кроме как периодически сжимал и разжимал кулаки и всхлипывал.
– У тебя что-то с шеей, капитан? – вежливо осведомился главный попрошайка, пока они ждали приближения шествия.
– Что? – рассеянно переспросил Ваймс.
– Ты все время задираешь голову, – объяснил попрошайка.
– М-м-м? А, это… Нет. Ничего, все в порядке, – ответил Ваймс.
Попрошайка поглубже закутался в бархатный плащ.
– Слушай, у тебя случайно не найдется, – попрошайка сделал паузу, высчитывая сумму, которая соответствовала бы его должностному статусу, – долларов примерно так триста на банкет с двенадцатью сменами блюд?
– Нет, – отрезал Ваймс.
– Ну и ладно. И ни чуточки не жаль, – дружелюбно ответил главный попрошайка.
Потом вздохнул. Какая неблагодарная работа – быть главным попрошайкой. Против тебя работает количество нулей. Попрошайки низшего уровня неплохо зарабатывают, выпрашивая пенни, но стоит попросить – всего лишь на один вечер! – поместье в шестнадцать спален, как люди начинают отводить глаза.
Ваймс возобновил изучение неба.
Высоко на помосте суетился, завершая последние приготовления, верховный жрец Слепого Ио, который накануне на общем собрании жрецов с помощью изощренных богословских доводов, а в конечном итоге – посредством дубины с шипами завоевал право помазания короля. К жертвенному алтарю был привязан козел. Он мирно жевал жвачку и, наверное, думал на своем козлином языке: «Какой я везучий козел, отсюда мне так хорошо видно, что происходит. Будет о чем рассказать внукам-козлятам».
