Также историки упустили из виду еще один интересный факт — насчет клатчских способов ведения войны, которые на данной стадии были довольно примитивными и распространялись только на солдат, в то время как остальная публика оставалась незадействованной. В принципе, все и так знали, что рано или поздно либо та, либо другая сторона победит, нескольким особо невезучим генералам отрубят головы, победителям будет выплачена контрибуция в виде большой суммы денег, все отправятся домой собирать урожай и этой проклятой бабе придется наконец решить, на чьей она стороне, дрянь такая.
В общем, уличная жизнь Цорта продолжалась более или менее нормальным образом. Горожане спокойно огибали встречающиеся время от времени группы сражающихся солдат или пытались продать им люля-кебаб. Кое-кто из наиболее предприимчивых местных жителей уже начал разбирать деревянного коня на сувениры.
Ринсвинд даже не пытался осмыслить причины подобного поведения. Он сидел в уличном кафе и спокойно наблюдал за жаркой схваткой, разыгрывающейся среди рыночных прилавков. Выкрики „Спелые оливки!“ перемежались стонами раненых и предупредительными воплями: „Пожалуйста, берегите головы, тут люди сражаются!“
Натолкнувшись на покупателей, солдаты извинялись. „Тяжелый случай…“ —подумал Ринсвинд. Однако еще тяжелее было уговорить хозяина кафе принять монету с головой правителя, чей прапрапрадедушка еще даже не родился. К счастью, Ринсвинду удалось убедить этого достойного человека в том, что будущее — это тоже страна, только другая.
— И лимонада для мальчишки, — добавил он.
— Мои родители позволяют мне пить пиво, — заявил Эрик. — Мне разрешается выпивать по стакану в день.
— Не сомневаюсь, — откликнулся Ринсвинд. Хозяин старательно протирал тряпкой стол, размазывая лужицы от пролитых напитков в тонкую пленку.
— Пришли на сражение посмотреть? — полюбопытствовал он.
— Если можно так выразиться, — осторожно ответил Ринсвинд.
— Я бы тут особо не расхаживал, — продолжал хозяин. — Говорят, эфебцев впустил какой-то штатский тип — не то чтобы я имею что-то против эфебцев, прекрасные, воистину прекрасные люди, — торопливо добавил он, видя, что мимо трусит кучка солдат. — И поговаривают, это был чужестранец. Штатские не должны участвовать в военных действиях, это нечестно. Тут народ его ищет, чтобы перекинуться с ним парочкой слов.
Завершив свою речь, хозяин резко рубанул ладонью.
Ринсвинд уставился на его руку, как загипнотизированный.
Эрик открыл рот. Эрик вскрикнул и схватился за щиколотку.
— А его описание имеется? — поинтересовался Ринсвинд.
— Да нет вроде.
— Что ж, желаю им удачи, — бодрым голосом заключил Ринсвинд.
— А что такое с парнишкой?
— Судорога.
— И вовсе не обязательно было пинать меня! — прошипел Эрик, когда хозяин удалился к себе за стойку.
— Ты совершенно прав. С моей стороны это был абсолютно добровольный жест.
На плечо Ринсвинда опустилась тяжелая рука. Он оглянулся, поднял глаза и увидел лицо эфебского центуриона.
— Это тот самый тип, сержант, — подсказал стоящий рядом солдат. — Держу пари на годовую пайку соли.
— Кто бы мог подумать…— отозвался сержант и нехорошо ухмыльнулся Ринсвинду. — Пошли-ка, приятель. Шеф хочет перемолвиться с тобой словечком.
Кто славит Александра, кто — Геракла, кто — Гектора. Подобных великих имен на свете много. По сути дела, люди склонны говорить приятные вещи о каждом лопоухом обладателе меча, по крайней мере когда находятся поблизости от данного героя, — так гораздо безопаснее. А вот еще забавный факт. Народ, как правило, больше уважает военачальников, выступающих со стратегией типа: „Я хочу, чтобы вы, ребята, все пятьдесят тысяч, навалились на противника и как следует насовали ему“, чем куда более осмотрительных полководцев, которые говорят вещи вроде: „Почему бы нам не построить огроменную деревянную лошадь, а потом проскользнуть в заднюю калитку, пока они все толпятся вокруг этой бандуры и ждут, когда мы оттуда вылезем“.
А все потому, что большинство военачальников первого типа — храбрецы, в то время как из трусов получаются гораздо лучшие стратеги.
Ринсвинда притащили к эфебским полководцам, которые разместили свой командный пункт на главной площади города, дабы наблюдать за штурмом центральной цитадели, которая, разумеется, возвышалась на, само собой, головокружительно высоком холме. Шатры военачальников намеренно разбили подальше от стен, поскольку неуемные защитники крепости бросались камнями.
Когда Ринсвинд прибыл, великие полководцы обсуждали стратегию битвы. Похоже, все сходились во мнении, что если послать на штурм горы по-настоящему большое количество людей, то достаточная их часть сможет избежать летящих вниз булдыганов и захватить крепость. По существу, это основа всего военного мышления.
При появлении Ринсвинда и Эрика несколько наиболее внушительно одетых вождей подняли глаза, одарили пришельцев взглядами, которые позволяли предположить, что им, героическим военачальникам, было бы куда интереснее смотреть на червяков, и снова отвернулись. Единственный человек, который, казалось, обрадовался их появлению…
…Был совсем не похож на военного. У него имелись доспехи, правда потускневшие, и шлем, плюмаж которого выглядел так, словно его долгое время использовали в качестве малярной кисти. Сам же воитель был изрядно костляв и обладал военной выправкой куницы. Однако в лице его присутствовало что-то знакомое. „Такое очень симпатичное лицо…“ — подумал Ринсвинд.
Впрочем, слово „обрадовался“ использовалось выше лишь для сравнительного описания. Этот человек был единственным, кто дал понять, что знает об их существовании.
Он сидел, развалясь в кресле, и кормил Сундук бутербродами.
— О, привет, — мрачно изрек он. — А вот и вы.
Просто удивительно, сколько информации можно вместить в пару слов. А ведь чтобы добиться примерно такого же эффекта, другому пришлось бы сказать: „Слушайте, ночь была долгой, а без меня тут никак, все приходится организовывать самому: от постройки деревянного коня до расписания сдачи белья в стирку, от этих идиотов примерно столько же помощи, сколько от резинового молотка, и вообще, ноги б моей здесь не было, а тут в довершение всего заявляетесь вы. Что ж, привет-привет“.
Он указал рукой на Сундук, который выжидающе приоткрыл крышку, и спросил:
— Это ваше?
— Типа того, — осторожно ответил Ринсвинд. — Но имей в виду, я не в состоянии заплатить за то, что он натворил, что бы это ни было…
~ Забавная штуковина, а? — продолжал незнакомец. — Мы обнаружили его, когда он наступал на пятьдесят загнанных в угол цортцев. И с чего он их так невзлюбил, а?
Ринсвинд быстро прикинул варианты ответа. — Он обладает некоторыми удивительными способностями. Например, загодя знает, когда кто-нибудь намеревается причинить мне вред, — соврал Ринсвинд и уставился на Сундук свирепым взглядом. Таким взглядом человек смотрит на коварное, зловредное, в общем и целом недостойное домашнее животное, которое много лет подряд немилосердно кусало всех проходящих мимо, а теперь вдруг, чтобы произвести впечатление на представителей закона, завалилось на свою паршивую спину и изображает из себя Очаровательного Щеночка.
