Зильберкит протянул запятнанную реактивами руку, осторожно выбрал легкий комочек, кинул его в рот, с задумчивым видом пожевал.
— Сам не знаю, и зачем я их сделал, — смущенно краснея, признался Крюкси. — Просто у меня возникла идея, что так, вроде бы, нужно сделать.
Зильберкит продолжал жевать.
— По вкусу напоминает картон, — сказал он через некоторое время.
— Виноват, — окончательно смутился Крюкси и попытался сгрести комочки обратно в пакет.
Зильберкит мягко удержал его руку.
— А ведь заметьте, — продолжил он, выбирая новый вздутый комочек, — в этих штуках действительно что-то есть. И кажется, они на самом деле нужны. Как, говоришь, они называются?
— Да вообще-то никак, — ответил Крюкси. — Я называю их попзёрн.
Зильберкит взял еще один.
— Занятно, рука к ним так и тянется. Шарики для добавки. Попзёрн, говоришь? Хорошо. А теперь… теперь, господа, давайте еще разок покрутим ручку.
Тишес принялся перематывать мембрану в немагическом фонаре.
— Ты и вправду знаешь место, где можно будет осуществить этот проект? И никакие волшебники нам не помешают? — спросил он.
Зильберкит ухватил горсть попзёрна.
— Это на побережье, — сказал он. — Хорошее место, солнечное и совершенно безлюдное. Открытый всем ветрам старый лес, храм, песчаные дюны.
— Храм? Да боги нас поубивают, если мы… — начал было Крюкси.
— Послушайте, — прервал Зильберкит. — Место пустует вот уже несколько столетий. Там давным-давно ничего нет. Ни людей, ни богов, ничего. Просто земля и солнце, и они ждут нас. Милые мои, это ведь наш шанс. А то магия — не для нас, делать золото — не для нас, делать деньги — даже это не для нас. Так давайте делать движущиеся картинки. Давайте творить историю.
Алхимики приосанились и приободрились.
— Верно, — сказал Тишес.
— Ну что, правильно, — согласился Крюкси.
— За движущиеся картинки, — Слухомодус торжественно поднял пригоршню попзёрна. — А как ты узнал про это место?
— Да я… — начал было Зильберкит и недоуменно замолчал. — А ведь не помню, — признался он наконец. — Ничего не помню. Наверное, услышал когда-то и забыл, а потом оно само всплыло в памяти. Знаете, как бывает.
— Да-да, — подхватил Тишес. — Вот и у меня с мембраной такой же фокус случился. Я как будто вспоминал, как это делается. Ну и шуточки порой выкидывает наш разум.
— Да-а-а…
— Да-а-а…
— Это, знаете ли, очень своевременная идея!
— Да-а-а…
— Да-а-а…
— Так и есть.
Слегка тревожное молчание повисло над столом. Все присутствующие мысленно пытались определить источник своего беспокойства.
В воздухе, казалось, возникло свечение.
— А как называется это место? — помолчав, спросил Тишес.
— Не знаю, как называли его в давние времена, — сказал Зильберкит, откидываясь на спинку стула и придвигая к себе попзёрн. — Но сейчас оно зовется Голывуд.
— Голывуд, — повторил Тишес. — Звучит… вроде бы знакомо.
Это замечание также потребовало тщательного обдумывания.
Молчание прервал Слухомодус.
— Ну, что ж, — бодро заявил он. — Голывуд так Голывуд. Голывуд, мы идем.
— Ага, — согласился Зильберкит и потряс головой, как бы пытаясь избавиться от некоей тревожной мысли. — И все же странно. У меня такое чувство, будто… будто все эти годы именно туда мы и двигались.
На глубине нескольких тысяч миль от Зильберкита Великий А'Туин, всемирная черепаха, дремотно плыл сквозь звездную ночь.
Реальность представляет собой кривую.
И это не беда. Беда в том, что реальности всегда чуть-чуть не хватает. Согласно некоторым наиболее мистическим текстам, что находятся в библиотечном фонде Незримого Университета — крупнейшего научного заведения Плоского мира, по праву славящегося своими традициями, как в магической, так и в гастрономической областях; величайшего книжного хранилища, оказывающего воздействие на Пространство и Время, — по крайней мере девять десятых всей когда-либо созданной реальности располагается за пределами множественной вселенной, а поскольку множественная вселенная по определению включает в себя все и вся, в мире неминуемо возникают очаги напряженности.
За границами вселенных хранятся сырьевые реальности — иными словами, то, что могло бы быть, может быть, никогда не бывало, а также всяческие бредовые идеи. Все это хаотически создается и рассоздается, как элементы в кипящих сверхновых.
Но временами, когда стенки миров слегка истончаются в процессе носки, все эти «может» и «могло бы быть» просачиваются внутрь.
А реальность, соответственно, утекает наружу.
Явление это родственно тем глубоководным горячим гейзерам, вокруг которых диковинные подводные существа находят достаточно тепла и пищи, чтобы создать на короткое время крошечный оазис существования в среде, не предполагающей никакого существования вовсе.
Идея Голывуда невинно и радостно хлынула в Плоский мир.
А реальность оттуда начала утекать.
И протечка эта была мигом обнаружена. За пределами миров обитают всяческие Твари, которые так здорово чуют самую незаметную струйку реальности, что по сравнению с ними акулы, учуявшие в соленой воде кровавый след, являют собой жалкую, несмешную пародию.
И Твари потянулись к месту протечки.
Над песчаными дюнами бушевала буря, но, едва достигнув вершины невысокого холма, тучи начинали клубиться и быстро поворачивали восвояси. Лишь иногда пара-другая дождевых капель падала на иссушенную землю, а самые сильные порывы ветра превращались здесь в слабое дуновение.
Буря занесла песком место давно погасшего костра.
Ниже по склону, рядом с ямой, которая уже могла вместить, скажем, барсука, вырвался из привычного окружения и покатился вниз небольшой камень.
Месяц прошел быстро. Задерживаться здесь ему не хотелось.
Казначей предупредительно постучал в дверь кабинета аркканцлера и заглянул внутрь.
Стрела из арбалета пригвоздила его шляпу к дверной панели.
Аркканцлер опустил арбалет и с досадой воззрился на казначея.
— Это кто же так делает?! — сказал он. — Вроде взрослый человек, мог без головы остаться.
Казначей не был бы там, где был сегодня (вернее, где был десять секунд тому назад — там, где и положено быть спокойному, уверенному в себе человеку, а не там, где был в данную минуту — на грани легкого сердечного приступа), если бы не обладал поразительной способностью стремительно оправляться от внезапных потрясений.
