Он отколол шляпу от меловой мишени на старинной двери.
— Ах, пустяки, — сказал он. Такое благодушие, что прозвучало в голосе казначея, могло быть достигнуто лишь ценой чудовищных волевых усилий. — Дырки почти не видно. Но почему… э-э… ты стреляешь по двери, господин?
— Пошевели мозгами, дружище! На дворе темным-темно, а эти проклятые стены сплошь из камня. Или я совсем свихнулся — в камень стрелять?
— А, вот оно что, — промолвил казначей. — Но эта дверь, э-э, она, знаешь ли, уже пять веков насчитывает, — подбросил он вкрадчивый упрек.
— Вижу, вижу, — с первозданной простотой заметил аркканцлер. — Здоровенная такая, главное. Нам бы здесь, дружище, поменьше камня и дерева… Стоило бы добавить что-нибудь этакое, располагающее. Несколько охотничьих гравюр или там парочку украшений.
— Непременно займусь этим, — не моргнув глазом, соврал казначей. Он вспомнил о пачке бумаг, которую держал под мышкой. — А сейчас, господин, есть одна вещь, о которой нужно позаботиться…
— А ведь и верно! — воскликнул аркканцлер, нахлобучивая на голову свою остроконечную шляпу. — Молодчина. Нужно пойти навестить дракона. Захворал бедняга! Который день уже к дегтю не притрагивается.
— Мне бы подпись на одной-двух… — заспешил казначей.
— Не до того, — отмахнулся аркканцлер. — Слишком много всяких бумаг расплодилось. И вот еще что…
Он уставился на казначея отсутствующим взглядом, очевидно пытаясь что-то припомнить.
— Я тут сегодня во дворе забавную тварь видел, — наконец сказал он. — Мартышка вроде. Рыжая такая, аж горит.
— А, да, — бодро отозвался казначей. — Это библиотекарь.
— Он что, держит мартышку?
— Нет, аркканцлер, ты меня неправильно понял, — все с той же бодростью пояснил казначей. — Это библиотекарь и был.
Аркканцлер устремил на него долгий, пытливый взгляд. Улыбка на лице казначея начала медленно стекленеть.
— Библиотекарь что, мартышка? Казначею понадобилось немало времени, чтобы все объяснить, после чего аркканцлер спросил:
— То есть ты хочешь сказать, что некогда этот тип вдруг превратился в мартышку?
— Именно. В библиотеке случилась небольшая авария. Взрыв, выброс магии. Только что был человек, и вдруг — орангутан. Только не стоит называть его мартышкой, мэтр. Он — обезьяна.
— Не один ли черт?
— По-видимому, нет. Он делается весьма агрессивен, когда его называют мартышкой.
— То есть у него нет привычки показывать людям задницу?
Казначей зажмурился и содрогнулся:
— Нет, господин. Ты путаешь его с гиббоном.
— А-а… — аркканцлер призадумался. — Может, здесь еще какие обезьяны работают? Ты предупреди.
— Нет, мэтр. Только библиотекарь, мэтр.
— Обезьянам — отказать. Знаешь, нельзя нам этого. Нельзя, чтобы здоровущая волосатая тварь шастала по всему Университету, — решительно заявил аркканцлер. — Избавься от него.
— О нет! Ни в коем случае! Это лучший из всех библиотекарей, какие у нас были. И экономически мы выигрываем.
— Каким образом? Сколько мы ему платим?
— Мы ему платим бананами и орешками, — быстро ответил казначей. — А кроме того, только он один и знает, как работает библиотека.
— Тогда превратите его обратно! Тебе бы, например, хотелось провести всю жизнь в облике мартышки?
— В облике обезьяны, аркканцлер. Боюсь, он остался обезьяной исключительно по собственному желанию.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно осведомился аркканцлер. — Он что, говорить умеет?
Казначей в нерешительности помолчал. Из-за библиотекаря вечно возникали недоразумения. Все так привыкли к нему, что уже было трудно представить себе то время, когда библиотекой не заведовала обезьяна с желтыми клыками и силой трех взрослых мужчин. Ненормальное всегда становится нормой — главное, дать ему немножко времени. Но когда рассказываешь о чем-нибудь таком кому-то постороннему, твои слова выглядят, мягко скажем, странными. Казначей нервно откашлялся.
— Он умеет говорить «у-ук», аркканцлер, — сообщил он.
— И что это значит?
— Это значит «нет», аркканцлер.
— А как звучит «да»?
Вот этого вопроса казначей и боялся.
— «У-ук», аркканцлер, — ответил он.
— Этот «у-ук» такой же, как первый «у-ук».
— О, нет, нет! Уверяю. Интонации абсолютно другие. Просто здесь нужна привычка… — Казначей развел руками. — Мы, наверное, приноровились понимать его, аркканцлер.
— Что ж, по крайней мере, он держит себя в хорошей форме, — ядовито заметил аркканцлер. — Не то что вы, остальные. Я сегодня утром вошел в Магическую, а там полно храпящих стариков!
— Это старшие волшебники, господин. Они, я бы сказал, в отличной форме.
— В отличной форме?! У декана такой вид, словно он тоже превратился, как и библиотекарь. Только этот превратился в кровать.
— Но, мэтр, — снисходительно улыбаясь, возразил казначей, — выражение «быть в форме», насколько я понимаю, означает «соответствовать своему назначению», а я бы сказал, что тело декана в высшей степени соответствует своему назначению — весь день проводить сидя и обильно питаться.
Казначей позволил себе слегка улыбнуться. Взглядом, брошенным на него аркканцлером, можно было колоть лед.
— Это шутка? — спросил он с подозрительностью человека, для которого выражение «чувство юмора» останется непонятным, далее если вы убьете час на объяснения, водя указкой по рисункам и диаграммам.
— Всего-навсего выражаю свое мнение, мэтр, — осторожно заметил казначей.
Аркканцлер покачал головой:
— Не выношу шуток. И не терплю типов, которые вечно пытаются острить. Это все от сидячего образа жизни. Несколько двадцатимильных пробежек — и декан станет другим человеком.
— Пожалуй, — согласился казначей. — Мертвым.
— Зато умер бы здоровым.
— Да, но все же умер бы.
Аркканцлер недовольно поворошил бумаги у себя на столе.
— Разгильдяйство. Кругом разгильдяйство. Весь Университет развалили. Люди сиднем сидят целыми днями, в мартышек, понимаешь, превращаются. Вот нам, когда я был студентом, даже в голову не приходило превращаться в мартышек!
Он с досадой взглянул на казначея.
— Ну, чего тебе? — резко спросил он.
— Что-что? — растерялся казначей.
— Тебе ведь от меня что-то было нужно. Ты о чем-то пришел меня попросить. Наверное, потому, что я здесь единственный, кто не спит без задних ног и не лазает с воплями по деревьям, — добавил аркканцлер.
