Теперь они сидели с вытянутыми лицами и не говорили ни слова.
— Очевидно, все эти приготовления для вас так обыденны… — сказал патриций.
— Да нет, — ответил Виктор. — Не в этом дело. Мы первый раз попадаем туда, где показывают клики.
— Второй, — мрачно проронила Джинджер.
— Да, но однако ж… вы сами участвуете в движущихся картинках, — ласково напомнил патриций.
— Что из этого, мы же никогда их не видим… Разве что разрозненные отрывки, когда их склеивают рукояторы, — пожал плечами Виктор. — Полностью я видел один-единственный клик, и показывали его на старой полинялой простыне…
— Стало быть, — спросил патриций, — для тебя это все так же ново, как и для меня?
— Не совсем, — неожиданно посерев, ответил Виктор.
— Очаровательно, — буркнул патриций, вновь выпрямляясь и продолжая не слушать то, что говорил ему Достабль.
Патриций оказался здесь вовсе не потому, что его занимали эти картинки. Он приехал сюда потому, что его всегда занимали люди.
Тем временем Солл, который сидел с самого края, нагнулся к своему дяде и положил ему на колени небольшой моток ленты.
— Возвращаю тебе твою собственность, — сладким голосом промолвил он.
— Что такое?
— Видишь ли, мне тут взбрело в голову еще раз проглядеть весь материал, перед тем как мы прокрутим его в «Одиозе», и…
— Неужели?
— И представляешь, что я там нашел? Прямо посреди сцены городского пожара в кадре на целых пять минут вдруг появляется тарелка со свиными ребрышками, приправленными особым арахисовым соусом Харги. Разумеется, таинственному появлению тарелки я совсем не удивился. Но пять минут!
Достабль смущенно ухмыльнулся.
— Видишь ли, я как рассудил, — сказал он. — Если народ после одной маленькой, быстро промелькнувшей картинки начинает валом валить за товаром, то что будет, если эту картинку показывать им целых пять минут?!
Солл долго внимательно смотрел на дядю.
— Кстати, ты меня ужасно огорчил, — продолжал Достабль. — Ты не захотел мне поверить. Ты не доверяешь собственному дяде. И это после того, как я торжественно поклялся тебе, что никогда не стану впредь связываться с этим делом! Ты плюнул мне в душу, Солл. Нанес мне тяжкое оскорбление. Что случилось с этим миром? Все понятия о достоинстве, о чести исчезли!
— Это, наверное, потому, что ты нашел для них хорошего покупателя, дядя.
— Ты меня ужасно огорчил, — повторил Достабль.
— Но ты нарушил свое обещание.
— Это совершенно разные вещи. То была чистая коммерция. А это — семья! Ты должен научиться верить членам своей семьи. В первую очередь — своему дяде.
— Ладно, ладно, впредь буду верить, — пожал плечами Солл.
— Обещаешь?
— Да, дядя, — улыбнулся Солл. — Даю торжественную клятву.
— Ну вот и умница!
На противоположном крае ложи Джинджер и Виктор таращились в слепой экран, цепенея от жуткого предчувствия.
— Ты уже понял, что сейчас начнется? — проговорила Джинджер.
— Да. Из углубления в полу послышится музыка.
— Значит, в той пещере… действительно раньше показывали клики?
— В каком-то смысле, — осмотрительно сказал Виктор.
— Но здесь, по крайней мере, экран как экран. Он не похож на… в общем, это просто экран. Хороший, добротный холст. А не…
Внезапно из передней части зала их обдало странной звуковой волной. Под клацанье механизма и шипение расступающегося воздуха из недр пола медленно восставала дочь Безама Каллиопа. Пальцы ее давили на клапаны крохотной свирели с той неподражаемой страстностью, которая сохраняется только после самых первых занятий музыкой. Два дюжих тролля, раздувающие мехи где-то за сценой, старались не уступать ей в усердии.
Внизу, в партере, декан передал заведующему кафедрой небольшой пакетик.
— Изюм в шоколаде, — пояснил он.
— А выглядит, как крысиный помет, — сказал завкафедрой.
Декан перевел взгляд на пакетик и помрачнел:
— А ведь это он и есть. Минуту назад я уронил пакет на пол. А когда собирал, то еще подумал: что-то, думаю, много рассыпалось…
— Тс-с-с! — послышалось сзади. Костлявый череп Сдумса развернулся со скоростью магнитной стрелки.
— Шик, блеск! — гаркнул он. — Еще пару пенсов, и этот ослик — ваш!
Свет в зале продолжал таять. Вспыхнул экран. Затем возникла первая цифра, и счет, быстро мигая раскадровкой, пошел по убывающей.
Каллиопа впилась глазами в раскрытую перед ней партитуру, закатала манжеты, откинула волосы, щекотавшие ей глаза, и ринулась в удалую атаку на нечто, подававшее признаки старого анк-морпоркского городского гимна
[26]
.
Огни в зале погасли.
Небо рябило и переливалось. С туманом это явление не имело ничего общего. Над землей витал серебристый свет с сиреневыми бликами, напоминающий гибрид облака и молнии.
Дальше, по направлению к Голывуду, небо светилось все сильнее. Это бросалось в глаза даже из небольшого проулка, примыкающего к заднику заведения Шэма Харги «Реберный дом», где две собаки наслаждались еще одним особым предложением «Все-Что-Можешь-Откопать-В-Помойке-Задаром».
Лэдди вскинул морду и зарычал.
— Понимаю тебя, — кивнул Гаспод. — Но ничего не поделаешь, знамение. Помнишь, я говорил о всяких предвещаниях?
По его шкуре пробежал разряд искр.
— Пошли, — сказал он. — Надо сказать людям. Ты же у нас в этом деле большой дока.
Кликликликакликаклика…
Только этот звук раздавался в «Одиозе». Каллиопа перестала играть и вместе с другими уставилась на экран.
Рты были открыты; они закрывались лишь затем, чтобы пережевать очередную порцию попзёрна.
Краем сознания Виктор понимал, что он видит плод своих усилий. Он пытался отвернуться. Даже сейчас какой-то голосок в его голове нашептывал ему, что происходит что-то неладное, но он его почти не слышал. Все идет, как идет. Вместе с другими он затаил дыхание, когда героиня начала свою борьбу за старый семейный рудник в Охваченном Безумием Мире… Посреди сцены кровопролитной битвы его начала колотить дрожь.
А собравшееся на балу общество виделось ему сквозь романтическую дымку. Его…
…Его ужалило под коленкой что-то холодное, липкое. Будто к штанине приложили полурастаявший кубик льда. Можно было попробовать не обращать на этот кубик внимания, но ощущение не отступало.
Виктор опустил взгляд.
— Прошу прощения, — произнес Гаспод. Виктор сосредоточил взор на новом предмете.
