– Эти правила уже прошлый век, – ответила Яслин. – Я на самом деле занята.
– И в воскресенье тоже? Никто в воскресенье не работает. Модели уж точно.
– У меня есть… хм-м… дела, – пробормотала она. Ее аргументы иссякли. – Надо кое-что сделать по дому. Убраться. И всякое такое…
– Пойдем на пикник, – не отступал он.
– На пикник?
– Да. Что ты думаешь?
– Как это… пикник? Настоящий?
– На природе. С одеялами и сандвичами. Ну, ты знаешь.
Яслин знала. Но она не была на пикнике с двенадцати лет. Если не считать того раза, когда Антонио приказал шкиперу его личной яхты высадить их в уединенной бухте. У них была плетеная корзинка с лобстером и охлажденным французским шампанским.
Яслин помрачнела, вспомнив эти два пикника. Вечер на белом песчаном пляже с Антонио – телекоммуникационным магнатом, который теперь (похоже, это неизбежно) переключил внимание на ее более юного двойника. И тот пикник, когда ей было двенадцать: в то лето ее мать и отец пытались спасти свой брак и втроем поехать в отпуск в Корнуэлл. Два дня все шло чудесно. Настоящая счастливая семья. Потом опять началась ругань. В фургончике от нее было не скрыться – между ее кроватью и родительской спальней была лишь занавеска, и когда они выпили по полбутылки виски каждый и принялись шумно обвинять друг друга, ей было слышно каждое слово.
– Да, ты права. Дурацкая идея, – сказал Юэн, приняв задумчивость Яслин за равнодушие. – Такая девушка, как ты, не захочет проехаться на заднем сиденье моего мотоцикла и есть сандвичи с сыром и огурчиками на поляне в Нью-Форест.
[7]
Когда же воспоминания наконец перестанут причинять ей такую боль?
– С удовольствием, – внезапно проговорила Яслин. – Что мне надеть?
Юэн растерялся.
– То есть?..
– Я же сказала: с удовольствием поеду с тобой на пикник. Но я никогда не каталась на заднем сиденье мотоцикла, придется тебе научить меня, что делать.
– Здорово! – Юэн не мог скрыть волнения. – Не надо ничего делать, только держись крепче, наклоняйся в том же направлении, что и я, и не старайся быть противовесом. Так люди и падают.
– Хочешь, принесу еду? – спросила она.
– Я обо всем позабочусь, – ответил он. – Это будет замечательно.
И он был прав. Никаких сандвичей с сыром не было. Юэн достал из пластиковой коробки на заднем сиденье мотоцикла настоящую плетеную корзинку с такими чудесными угощениями, будто он купил ее готовой в «Фортнум и Мейсон».
Сначала он встряхнул одеяло и постелил его на самом ровном участке земли, который только можно было отыскать. Потом пригласил Яслин сесть, а сам стал накрывать на стол – приготовил даже льняные салфетки.
И в завершение достал бутылку шампанского и два хрустальных бокала.
– Невероятно, как это они не разбились! – воскликнула Яслин. У нее так болела спина, будто всю дорогу от Лондона до лесной поляны они прыгали по булыжникам.
– Держи бокалы, – сказал Юэн и приготовился открыть бутылку. Сорвал фольгу, открутил проволоку и уже позволил пробке двигаться по узкому горлышку вверх, когда до Яслин дошло:
– Подожди! Бутылку, наверное…
Она так и не договорила: пробка со взрывом вылетела из бутылки, и на Яслин обрушился проливной дождь шампанского. В панике пытаясь удержать фонтан, Юэн сделал только хуже: стал дергать бутылкой, как победитель «Гран-при» на пьедестале. Когда струя наконец иссякла, он в ужасе уставился на Яслин. Длинные волосы свисали по обеим сторонам лица, как занавески. Она напоминала афганскую борзую, проигравшую сражение с садовым шлангом.
– Я хотела сказать, что бутылку, наверное, растрясло во время поездки, – произнесла она, – и шампанское сейчас рванет.
– Я… я… – Юэн пытался найти слова извинения.
По выражению его лица было видно, что он думает, что все испортил. Он все еще держал в руке бутылку, направляя ее на Яслин, словно дымящийся пистолет. Яслин опустила глаза. Может, заставить его страдать? Ее плечи затряслись. Он подумал, что она сейчас заплачет. Но вместо этого она покатилась со смеху – взорвалась, как та бутылка шампанского. Встала, взяла бутылку и вылила остатки ему на голову. И когда одинокая капля докатилась до кончика его носа, высунула розовый язычок и слизнула ее.
– Слава богу, сегодня тепло, – проговорила она и сняла промокший кардиган, зная, что мокрая футболка липнет к ее груди, как вторая кожа.
Тем вечером они пробыли в лесу до самой темноты. Лежали рядом на одеяле и смотрели на звезды.
– Звезда упала! – восторженно воскликнула Яслин.
– Нет, – возразил Юэн. – Это спутник.
– Ты так много знаешь, – сказала Яслин. – Ты совсем не такой, как я представляла.
– Ты тоже не такая, – ответил он, приподнявшись на локте, чтобы смотреть ей в лицо, освещенное серебристым лунным светом.
– В хорошем смысле? – спросила она.
– Честно, совсем не такая.
Яслин поняла, что это комплимент. И поцеловала его.
* * *
Так все и началось.
Когда Юэну наконец удалось очаровать Яслин, Речел обрадовалась сильнее него и сразу же принялась устраивать двойные свидания для них и себя с Патриком. По мнению Речел, симметрия была идеальна. Яслин – ее самая лучшая в мире подруга, Юэн – лучший друг Патрика. Когда дело дошло до свадьбы, естественно, Юэна выбрали шафером. А Яслин стала главной подружкой невесты.
Когда Патрик признался, что Юэн проявил необычайный интерес к обручальным кольцам, Речел чуть не взорвалась от восторга. Она предчувствовала, что они с Патриком будут не единственной парой, официально скрепившей свою любовь 27 июля. Не просто предчувствовала, но знала наверняка. Яслин предстоит стать второй самой счастливой девушкой в мире. Юэн сделает предложение во время традиционной речи шафера. Речел была уверена. И не могла дождаться.
11
В первый вечер в «Эгейском клубе» Кэрри Эн уговорила четыре бутылки бесплатного пива и начала сомневаться, что сегодня ей удастся кого-нибудь закадрить.
Девушки переместились из пул-бара в маленький бар на собственном пляже отеля, надеясь, что там выбор одиноких жертв будет больше.
– Здесь, по крайней мере, больше мужчин, – заметила Речел.
– Может, у нас уже в глазах двоится, – пошутила Яслин. – Эй! Вот твой жених, Кэс!
Кэрри Эн развернулась на барном табурете, словно снайпер времен Второй мировой, что нацелился на вражеский самолет. Но Яслин опять ее разыграла. Не замечая Кэрри Эн, мужчина с кусками золота вместо зубов в блаженном неведении ковырялся в ухе.
