Но тогда я с нетерпением разорвала конверт, чтобы испить до дна все неприятности этого несчастного дня. В журнале сообщались новости о выпускниках: Райан Фишер открыл Интернет-кафе. Анна Симнер выпустила книгу. Джемима Шад-Чекбук, самая безбашенная девица в колледже, обручилась с директором крупного банка, где работала брокером (теперь ей до конца жизни больше не придется работать, подумала я). Все знакомые мне имена. И все делают в жизни что-нибудь интересное. Открывают компании, растут по службе, ездят за границу. Один из моих ухажеров, которого я подцепила еще на Неделе первокурсника, теперь женился и стал отцом шестимесячной дочери. Даже известная дура Джейни Спрайт основала свой модный журнал и к концу года надеялась собрать приличное количество подписчиков. Я вспомнила с кривой улыбкой, как когда-то мы с Мэри спорили, зачем Джейни в библиотеке надевает толстые очки — по необходимости или как дань моде. Я думала, что из-за близорукости, а права, видимо, оказалась Мэри. В который раз.
В низу колонки размещался другой список под заголовком: «Где они теперь?», и там я увидела свою фамилию и рядом — просьбу сообщить, где я и как мои успехи. Им просто не терпелось узнать, как я живу…
«Чего я достигла?» — спросила я себя. Мне двадцать семь лет. Карьеры никакой: даже нет постоянного контракта, хотя Харриет обещала взять меня в штат, как только ее кузен-адвокат выйдет из больницы. Где я теперь? Сижу на продавленном диване, читаю журнал нашего колледжа в окружении жалких обломков жизни, потерпевшей крушение. Вот где я.
— Ну как тебе, получше? — пропела Сима, входя в комнату со стопками книг и свертками продуктов.
У меня не было сил даже отрицательно простонать в ответ.
— Смотри, — сказала она и достала из пакета одну зеленую бутылку. — Хабиб продавал сегодня калифорнийское «шардонне» по специальной цене. Хотя, конечно, не исключено, что антифриз. А может, ничего?
Было только полтретьего, но я помогла ей выпить три бутылки, как минимум.
Глава десятая
Напившись на голодный желудок, я отрубилась и смогла проснуться только на следующее утро, причем от довольно жуткого ощущения, — это Ричард постукивал меня по лбу костяшками пальцев.
— Проснись! Проснись! — услышала я его слова сквозь пелену похмелья, даже посильней того, которое я заработала, провожая прошлое тысячелетие. — Уже полдвенадцатого. Нам через полчаса надо быть у твоей мамы.
Что? Что-о-о-о!!!
Я вскочила и стукнулась головой о лампу, которую прикрутила к изголовью кровати, чтобы читать перед сном. Тогда эта идея показалось мне очень удачной.
— Она уже звонила и спрашивала, выехала ты или нет, — сказала Сима, стоя в дверях. — Я сказала, что ты выехала в десять. И все равно она жаловалась, что пока ты доберешься до Солихалла, у нее все мясо сгорит.
— О, дьявол! — закричала я.
Я спрыгнула с кровати и натянула носки и кроссовки. Потом кроссовки пришлось снять и сначала надеть джинсы.
— Ты что, так и поедешь? — спросила я, принюхиваясь к футболке с надписью «Палп ин консерт» и прикидывая, можно ли ее еще надевать. На Ричарде была стильная оранжевая рубашка и совсем неплохо выглаженные брюки. — А галстук?
— Я всю неделю хожу в галстуке. Ты считаешь, что без него нельзя?
— Нет, нельзя. Сима, не знаешь, есть галстук у Жирного Джо?
— Есть. Только он, кажется, им брюки подвязывает с тех пор, как лопнул ремень.
— Позвони моей матери, — инструктировала я свою соседку по квартире, параллельно шнуруя кроссовки, — и скажи, что только что видела, что я стою под домом и меняю колесо. А Ричард, скажи, мне помогает, — она точно спросит.
Сима вернулась через минуту.
— Спрашивает, почему нельзя было взять машину Ричарда вместо твоей старой «Фиесты».
— Просто отвечай, что я уже еду. Только йоркширский пудинг пусть пока не печет.
— Слишком поздно, — сказала Сима. — Уже испекла. Она сказала, что из-за твоего эгоизма все остынет. Она сказала мне, что я небось никогда не устраиваю своей матери такую нервотрепку. Я ответила, что конечно, а если б устраивала, то меня бы отправили жить к тетке в Бомбей. Она спросила, нет ли у моей тети лишней комнаты для тебя.
— Помолчи уж, ходячая добродетель, — ответила я, — пока я не написала твоим родителям про конкурс танца живота в «Стрингфеллоуз»
[22]
.
— Я же на спор танцевала, — запротестовала Сима. — Чтоб собрать деньги для Недели рэгги.
— Расскажи это своей бомбейской тетке.
Ричард сидел в ногах кровати и с изумлением наблюдал, как, отвергнув опасную для здоровья футболку, я стала вывалить на пол содержимое шкафа, расшвыривая юбки, рубашки и джемпера, пока из своей комнаты не пришла Сима с костюмом, который она держала специально для собеседований при приеме на работу.
— Можешь надеть, — сказала она, — только дай слово, что не будешь танцевать в нем. И обещай мне не наставить пятен.
— Спасибо, — ответила я. — Я что, действительно похожа на человека, который не может донести до рта вилку с едой?
Ричард и Сима посмотрели на пятна от чая на моей пижаме, но ничего не сказали.
Бедный Ричард. И так-то мало радости знакомиться с двумя лунатиками, которые последние двадцать семь лет числятся моими родителями, но едва мы въехали на их улицу (опоздав всего на два часа), я поняла, что самое ужасное впереди: у подъезда уже стоял автомобиль моего брата Колина.
Мы с Колином близнецы. Но в это можно поверить, только посмотрев наши свидетельства о рождении или сделав анализ крови. Конечно, мы и не обязаны во всем походить друг на друга. В конце концов, я девочка, а он мальчик. Но можно предположить, что хоть что-то общее у нас должно быть. Вышло так, что у нас даже волосы разные. Ему каким-то образом удалось заполучить вьющиеся светлые локоны, самой природой уготованные мне, а мне достались редкие пучочки волос мышиного цвета и постепенно надвигающееся облысение. Ну, хорошо, насчет облысения я загнула, но разве не жестоко со стороны природы самыми красивыми волосами и ресницами награждать мальчиков? Назовите мне хоть одну представительницу прекрасного пола, обладающую самыми красивыми, по вашему мнению, ресницами, и мы вместе спросим у нее, какой удлиняющей тушью она пользуется.
В общем, мы с Колином ни в чем не походили друг на друга. Он был блондин. У меня волосы были серыми. У него были голубые глаза. Мои глаза были цвета лужицы с грязноватой зеленой водой. Его мускулы вызывали восхищение. Мои — жалость. И так далее, и так далее, и так далее. К тому времени, как нам исполнилось по шесть лет, он был настолько физически крепче меня, что многие считали, что он старше меня года на два, хотя на самом деле это я опережала его на целых восемь минут. Но наши различия нисколько не мешали всем, кто узнавал, что мы близнецы, постоянно сравнивать нас между собой.
