Сидящая за спиной Смерти госпожа Флитворт исследовала шуршащее содержимое коробки «Темного Очарования».
– Ну вот, – сказала она, – кто-то съел все трюфели с ромом. – Снова зашуршала бумага. – И с нижнего слоя тоже. Терпеть не могу людей, залезающих на нижний слой, когда первый еще не съеден. И наверняка это сделал ты, потому что на обратной стороне крышки есть маленький план, на котором показано, где должны лежать трюфели с ромом. Билл Двер?
– МНЕ ОЧЕНЬ СТЫДНО, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– А этот большой бриллиант чересчур тяжелый, хотя очень красивый, конечно, – неохотно признала она. – Где ты его взял?
– У ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ДУМАЛИ, ЧТО ЭТО СЛЕЗА БОГА.
– А это не так?
– НЕТ. БОГИ НЕ ПЛАЧУТ. ЭТО ОБЫЧНЫЙ УГЛЕРОД, КОТОРЫЙ ПОДВЕРГСЯ ВОЗДЕЙСТВИЮ ОГРОМНОГО ДАВЛЕНИЯ И ВЫСОКОЙ ТЕМПЕРАТУРЫ, ВОТ И ВСЕ.
– Внутри каждого уголька есть бриллиант, которому не терпится выйти на свободу, да?
– ДА, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Некоторое время тишину нарушало только цоканье копыт Бинки.
Потом госпожа Флитворт сказала насмешливо:
– Я ведь знаю, что происходит. Я видела, сколько песка оставалось. Но ты, наверное, решил: «Она не такая плохая старушенция. Дам-ка я ей повеселиться последние несколько часов, а потом, когда она меньше всего будет ожидать, тут-то и будет нанесен последний удар косой». Я права?
Смерть промолчал.
– Я ведь права?
– ОТ ВАС НИЧЕГО НЕ УТАИШЬ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Тогда, учитывая обстоятельства, ты можешь опять называть меня Ренатой.
На лугу, рядом с полем для стрельбы из лука, горел костер. Его окружали люди. Редкие мучительные стоны говорили о том, что кто-то настраивает скрипку.
– Я всегда прихожу на танец урожая, – спокойно сказала госпожа Флитворт. – Не танцевать, конечно. На мне обычно еда, ну и тому подобное.
– ПОЧЕМУ?
– Кто-то ведь должен заботиться о еде.
– Я НЕ ТО ИМЕЛ В ВИДУ. ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ТАНЦУЕТЕ?
– Потому что я уже старая, вот почему.
– ЧЕЛОВЕКУ СТОЛЬКО ЛЕТ, НА СКОЛЬКО ОН СЕБЯ ЧУВСТВУЕТ.
– Ха! Правда? Такие глупости люди твердят постоянно. Они всегда говорят: «Подумать только, как вы хорошо выглядите». А еще: «В этой старой кошелке еще достаточно жизни». Или: «Старая скрипка выводит хорошие мелодии». И все такое прочее. Какая глупость. Как будто старости можно радоваться! Как будто философским отношением к своему возрасту можно заслужить хорошие отметки! Да, моя голова может сколько угодно считать себя молодой, но вот коленкам это удается хуже. Или спине. Или зубам. Попробуй скажи моим коленкам, что они стары ровно настолько, на сколько себя чувствуют, – и что это тебе даст? Или им?
– СТОИТ ПОПРОБОВАТЬ.
К костру все стекались люди. Смерть увидел полосатые столбы с флагами.
– Деревенские парни обычно притаскивают пару дверей от амбаров и сколачивают их. Получается неплохая площадка, – заметила госпожа Флитворт. – На которой все и происходит.
– ВСЯКИЕ ТАНЦУЛЬКИ? – устало осведомился Смерть.
– Нет, что ты. У нас еще есть гордость.
– ПРОСТИТЕ.
– Эй, это же Билл Двер! – воскликнула появившаяся из темноты фигура.
– Старина Билл!
– Эй, Билл!
Смерть обвел взглядом радушные лица.
– ПРИВЕТ, ДРУЗЬЯ.
– А мы слышали, что ты уехал, – сказал Герцог Задник.
Он посмотрел на госпожу Флитворт, которой Смерть помогал сойти с лошади.
– Госпожа Флитворт, сегодня вы выглядите какой-то… искрящейся… – галантно заикаясь, оценил он.
В воздухе пахло теплой влажной травой. Самодеятельный оркестр под навесом все еще настраивал свои инструменты.
Столы на козлах были уставлены блюдами, к которым больше всего подходило определение «пир на весь мир»: пирогами со свининой, похожими на лакированные фортификационные сооружения; чанами с ядреными маринованными луковицами, картошкой в мундире, плавающей в холестериновом океане топленого масла. Некоторые местные старейшины уже расположились на принесенных скамейках и стоически, хоть и беззубо, жевали. У них был вид людей, решительно настроенных провести здесь всю ночь.
– Даже старики веселятся. Это приятно, – заметила госпожа Флитворт.
Смерть посмотрел на едоков. Большинство из них были моложе госпожи Флитворт.
Откуда-то из ароматной темноты доносились смешки.
– И молодежь тоже, – добавила госпожа Флитворт. – Об этом времени года у нас даже поговорку сложили. Сейчас вспомню… «Пшеница спелая, орехи зрелые, юбки…» И что-то там с юбками. – Она вздохнула. – Как время летит, да?
– ДА.
– Знаешь, Билл Двер, может, ты был прав насчет позитивного мышления. Сегодня я чувствую себя значительно лучше.
– ДА?
Госпожа Флитворт оценивающе посмотрела на площадку для танцев.
– В свою девичью пору я здорово танцевала. Могла перетанцевать кого угодно. Сначала всю ночь напролет, а потом весь день напролет.
Она развязала узел, стягивающий волосы на затылке в тяжелый комок, и дала им рассыпаться белым водопадом.
– Билл Двер, я приглашаю тебя на танец.
– ВЕСЬМА ПОЛЬЩЕН, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Под навесом первый скрипач кивнул своим коллегам, поднял скрипку к подбородку и затопал ногой по доскам…
– Э-э, раз! Э-э, два! Раз-два-три-четыре…
Представьте себе пейзаж, заливаемый оранжевым светом месяца. Далеко внизу – маленький круг света от горящего в ночи костра. Были старые любимые танцы – кадриль, хоровод, кружение, во время которых танцоры, если бы они держали фонарики в руках, нарисовали бы топологические сложности, недоступные пониманию обычной физики, а также танцы, которые заставляли абсолютно нормальных людей издавать крики типа: «До-си-до!» или «Йи-хоу!» – и нисколько не стыдиться этого.
Когда павших унесли с поля боя, оставшиеся в живых перешли на польку, мазурку, фокстрот, бокстрот и прочие троты. Затем последовали танцы, в которых люди образуют арку, а другие проходят сквозь нее (есть серьезное мнение, что данный тип танцев основан на воспоминаниях людей о казнях), и танцы, в которых люди образуют круг (есть не менее серьезное мнение, что данный тип основан на воспоминаниях о чуме).
И все это время две фигуры безостановочно кружились – так, словно позабыли обо всем на свете.
Когда первый скрипач остановился, чтобы перевести дыхание, из общей свалки, отбивая чечетку, вынырнула некая танцующая фигура и над ухом скрипача раздался странный потусторонний голос:
– ПРОДОЛЖАЙ, МУЗЫКАНТ, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ.
