Иногда я испытывала искушение признаться во всем близнецам, но меня останавливало глубокое чувство стыда. Мне казалось, что я была отвратительным и уродливым ребенком, раз уж моя мать так со мной поступила. Но почему я раскрыла свою тайну Тео? Почему я ему рассказала? Я не знаю. Может, потому, что близился День Матери: в это время мне всегда особенно тяжело. Или потому, что он умеет сочувствовать, а может, он просто утомил меня расспросами. Но я ни о чем не жалею. Мне стало легче. Я сбросила груз. Наконец-то, наконец я с кем-то поделилась.
Я читала, что найденыши обычно не испытывают враждебности по отношению к матерям, они лишь хотят понять мотивы их действий. Но я лелеяла в сердце чудовищную ненависть к своей матери — не потому, что она меня бросила, а потому, что восемь недель держала при себе. Если бы она родила меня под забором и там и оставила, я бы смогла ее простить и даже пожалеть. Но она ухаживала за мной с нежной заботой, а потом выкинула. Вот этого я не могу понять.
Мне приходилось хвататься за каждую соломинку. Я не знала точную дату своего рождения, но, по крайней мере, мне было известно, что Роуз — мое настоящее христианское имя. В социальной службе мне дали временную фамилию Стюарт — в честь человека, который меня нашел и подобрал. Как-то я читала о младенце, которого обнаружили завернутым в кухонное полотенце на придорожной стоянке автомобилей в Йоркшире. Его назвали Уильямом Дэниелом Редхиллом. Уильям — в честь Шекспира, потому что в тот день был его день рождения; Дэниел — в честь врача скорой помощи, который его спас; Редхилл — потому что так называлась дорога, по которой гуляла молодая пара и наткнулась на малыша. Не так уж плохо, если подумать. Ведь его могли назвать Уильямом Дэниелом Тутинг-Бродвей или Уильямом Дэниелом Шоссе Б-105. Как-то раз одного малыша обнаружили на пороге забегаловки «Бургер Кинг». Только представьте…
Сегодня я показала Тео папку с бумагами. Там были документы из детского приюта, где я пробыла три месяца, прежде чем мои родители подали заявление об усыновлении, и записка моей матери. Пожалуйста, позаботьтесь о моей дочери, — было написано большими, выцветшими, круглыми буквами, слегка дрожащей рукой. Ее зовут Роуз. Там же лежали детские вещички, которые были на мне в тот день, и экземпляр «Чэтхем ньюс» — я попала на вторую страницу.
— Ребенок брошен на автостоянке, — читал Тео вслух. Газета пожелтела и сморщилась. — Наверное, поэтому ты и стала журналистом, — добавил он, — ведь твоя жизни началась с того, что ты попала в прессу. Восьминедельный младенец весело агукал, когда его обнаружили в тележке из супермаркета. Не нравится мне, что тебя называют «младенцем», — сказал он, скорчив физиономию. — Ассистент менеджера кооперативной стоянки Стюарт Джонс нашел ребенка в 4.30 пополудни 1 августа. Первого августа, — повторил Тео. — Так вот почему тебе бывает не по себе первого августа. — Я кивнула. — Помнишь, мы говорили об этом в Новый год? Я подумал, что это твой день рождения.
— Скорее, день вырождения, — съязвила я.
— Здоровье младенца в норме, — продолжил читать Тео. — Он был завернут в хлопчатобумажное одеяло. На малыше был белый прогулочный комбинезон, рядом лежала бутылка молока. Полиция просит всех граждан, кто в это время находился на стоянке и мог видеть женщину с ребенком, обратиться в участок.
— Никто так и не обратился.
Я взяла комбинезончик и зарылась в него лицом, словно ищейка, будто он хранил аромат моей матери, хотя бы отдаленное напоминание о ней, которое могло бы послужить ниточкой спустя сорок лет. Но не было ничего, кроме заплесневелого запаха старого хлопка и сухой застарелой пыли.
— Что ты написала в объявлении? — спросил Тео. Я показала ему черновик.
— 1 августа 1962 года, — прочитал он, — на кооперативной парковке рядом с супермаркетом на Чэтхем-Хай-стрит была обнаружена девочка восьми недель. Если вы располагаете информацией о ребенке, пишите по адресу: а.я. 2152. Срочно, конфиденциальность гарантирована.
Тео позвонил в «Чэтхем ньюс» и разместил объявление, воспользовавшись своей кредиткой — позже я вернула ему деньги. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал мое имя и стал разнюхивать. Ответы будут приходить на имя Тео, и еще он попросил выслать ему экземпляр с объявлением. Газету принесли через неделю. Мое объявление прочтут тридцать тысяч человек — наверняка хоть одному будет что-то известно. Должен же был кто-то знать, что моя мать была беременна; хотя, с другой стороны, может, и нет. Иногда мне приходят письма от потрясенных школьниц на шестом месяце, которые понятия не имели, что беременны. Казалось бы, невероятно, но чего в жизни не бывает…
— Кто-то наверняка что-нибудь знал, — сказал Тео, взглянув на объявление. — Вопрос в том, захотят ли они признаться. Может, твоя мать заставила их поклясться, что до конца жизни они не раскроют тайну.
— Возможно. А ты можешь поклясться, Тео, что будешь хранить мой секрет, пока я что-нибудь не узнаю — если узнаю? Ты же не проболтаешься Беверли? Она милая девушка, но ей об этом знать незачем.
— Не проболтаюсь, можешь не беспокоиться. Я умею хранить тайны. Разве я хоть раз разболтал тебе что-то из того, в чем она мне признавалась? — Я покачала головой. — О'кей, мне кажется, мы должны печатать объявление каждый день в течение месяца, — твердо добавил он.
Мне понравилось, что он сказал «мы». Я была тронута его решимостью разыскать мою мать — как будто он был лично заинтересован в том, чтобы ее найти.
Первую неделю я провела как на иголках. Просыпалась рано, дрожа от нетерпения, и ждала, когда привычный хлопок возвестит о прибытии почты. Бросалась в прихожую посмотреть, не пришло ли Тео письмо с маркой Чэтхема и пометкой «Конфиденциально» — но писем все не было. Целый день сердце колотилось как бешеное, стоило мне подумать, какое дело я затеяла. Я как будто ждала результатов важного теста.
— У тебя все в порядке, Роуз? — спросила Беверли в среду утром, когда мы разбирали пакет с письмами.
— Что?
— Ты какая-то рассеянная.
— О нет, нет. Все нормально.
— Как будто твоя голова занята совсем не работой.
— Правда? Нет, это… тебе показалось.
— И ты написала ответ на это письмо… по-моему, ты что-то напутала, — сказала она.
— Где?
— Вот, смотри: не думаю, что это хороший совет. — Она протянула мне письмо, и я пробежала его глазами.
Дорогая Роуз, мне нравится один служащий в местном банке, но я не знаю, как ему об этом сказать. Отношения с противоположным полом у меня не ладятся, потому что в двадцать лет меня изнасиловали и с тех пор я избегаю мужчин.
— И что же я ей посоветовала? — спросила я у Беверли.
— Тайком подсунуть ему записку.
— Ой.
— Но это не выход, правда, Роуз?
Я тяжело вздохнула.
— Нет, — согласилась я. — Не выход.
— Ей нужно понять, почему она влюбилась именно в этого человека — мужчину, который отгорожен стеклянной стеной и находится на безопасном расстоянии. Мягко намекни ей, что случай с изнасилованием до сих пор так или иначе влияет на ее жизнь и ей будет полезно обратиться к специалисту. — Лицо Беверли выражало разочарование и удивление. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
