– Я люблю тебя, Фейт, – сказал он сонно.
– Я люблю тебя, Питер, – ответила я.
– Сколько уже мы с тобой не спали вместе? – пробормотал он.
– Не помню. Больше года.
– А не наверстать ли нам упущенное?
Я кивнула. Он поцеловал меня. Потом погладил по щеке.
– Мы все начинаем заново, Фейт, – сказал он серьезно.
– Да, – сказала я, – я знаю.
– Мы открываем новую главу, – добавил он. Я улыбнулась. – В том смысле, что сначала ты продемонстрировала свое убеждение, – поддразнивал он. – В тебе кипели гордость и предубеждение.
– Отнюдь нет. Это были разум и чувства,
[119]
– объяснила я. – В ответ на твои… опасные связи.
[120]
– У тебя было это смутное чувство,
[121]
не так ли?
– Да. Так что я дала тебе сухой ответ.
[122]
– Но теперь мы здесь, вдали от обезумевшей толпы.
[123]
– В комнате с видом…
[124]
Я знала, что запомню этот волшебный уикенд на всю жизнь. На небе не было ни облачка. Воздух был чист и прозрачен. Деревья оделись в бронзу, золото и медь. Я запомню навсегда этот день, думала я, пока мы гуляли по холмам, и Грэм бежал рядом.
– Расскажи мне как истинный знаток, что такое бабье лето? – попросил Питер, когда мы возвращались по медно-красной березовой аллее.
– Я на днях как раз заглянула в справочник, – ответила я, шурша палой листвой под ногами. – Бабье лето – период теплой погоды поздней осенью или ранней зимой; неожиданно мягкая, теплая и прекрасная пора.
– Это наше бабье лето, – сказал он, притягивая меня к себе и целуя. – Это конец нашей чудовищной разлуки. Я прав, Фейт?
– Да, – сказала я, – ты прав. Это конец разлуки. Или, скажем точнее, начало конца.
– Мы откажемся от развода, – сказал он.
– Я позвоню Роури Читем-Стэббу и отзову бумаги.
– Обычно отменяют помолвки, а не разводы, – сухо заметил Питер, и мы продолжали идти по аллее. Вдруг мобильный телефон Питера зашелся знакомой мелодией, которая звучала всегда, когда звонила Энди. Питер заранее решил, что будет лучше не вызывать ее подозрений, отключая телефон, так что сейчас он откинул крышку и ответил.
– Привет, Энди. Да, у меня все в порядке. Извини, я был очень занят. Да, я же обещал тебе. Да. Все хорошо. У тебя все в порядке? Отлично. У нас работа в самом разгаре. Птицы поют? Нет-нет, это просто открыто окно. Да, я перезвоню попозже, идет? Обязательно перезвоню. Пока.
– Прости, – сказал он, убирая телефон. – Не люблю врать ей, когда ты рядом. Вообще не люблю врать. Пока у меня нет выбора, но это не продлится долго. Я покончу со всем этим на следующей же неделе.
Остаток выходных прошел в чередовании обедов, шампанского, прогулок и разговоров. Мы вместе сидели в джакузи, читали одну газету на двоих, занимались любовью, играли в крокет, нарды, бродили по долине Слэд Вэлли и заглянули на могилу Лоры Ли.
[125]
В последний вечер мы прогуливались у Пейнсуикской церкви по тисовой аллее с фигурно подстриженными деревьями, любуясь на узкие тени. Потом сели в машину и покатили назад в Лондон, довольные и преисполненные любви. Питер высадил нас с Грэмом неподалеку от дома. Мы не хотели, чтобы кто-нибудь увидел, как мы целуемся на прощание, так что мы просто подержались за руки.
– Увидимся во вторник в «Сноуз», Фейт, – сказал он. – И все обсудим.
– Кошелек или жизнь? – выкрикнули двое мальчишек в черных накидках и масках, когда я подходила к «Сноуз» во вторник.
– Кошелек или жизнь? – повторили они, не отступая.
Я совсем забыла, что сегодня Хэллоуин.
– Кошелек, – вздохнула я, открывая сумочку.
В приступе щедрости, свойственной всем влюбленным, я протянула им пятифунтовую купюру. Я распахнула дверь – Питер еще не пришел, – и меня провели к тому самому столику у окна, за которым мы отмечали годовщину свадьбы десять месяцев назад. Это был тот рубеж, за которым последовал наш разрыв, удивленно подумала я. А сегодняшняя встреча означает новое начало. Январский холод уже околдовал тогда наши души, но этот лед оттаял, будто роса. Глядя в окно, я увидела Питера. Он входил в ресторан, и вид у него был счастливый и спокойный.
– Привет, дорогая, – сказал он и поцеловал меня. – Давай-ка выпьем шампанского.
– Шампанского? – спросила я с сомнением.
– Именно. В конце концов, нам есть что отметить.
– Милый, я не уверена, что стоит пить шампанское. В конце концов, – произнесла я виновато, понизив голос, – мы собираемся причинить боль двум людям.
– Да, правда, – сказал он, покусывая нижнюю губу, – мы собираемся поступить очень плохо. Что ж, из уважения к нашим уже почти что бывшим возлюбленным, мы, пожалуй, закажем итальянское игристое.
Итак, официант принес заказ, и мы прильнули к вину, словно парочка влюбленных подростков на первой в жизни дискотеке.
– Ты уже рассказала Лили?
– Н-нет. Пока нет.
– Боишься, она не одобрит, а?
– Да ну, не говори глупостей, милый, – сказала я.
– А Роури Читем-Стэббу ты позвонила? – спросил Питер, изучая меню.
– Он был занят целый день, но я оставила ему сообщение с просьбой перезвонить.
– Он будет оскорблен в лучших чувствах, потеряв клиента.
– Да ладно, у него еще куча нетерпеливых жен, без дела он не останется.
– О, Фейт, – произнес Питер, – я так счастлив.
– И я тоже. Но разве не возмутительно мы себя ведем? – сказала я, виновато улыбаясь.
– Безобразно, – ответил он.
Я уже немного опьянела от любви и игристого вина.
– Но мы попрощаемся с ними по-хорошему, – добавил Питер серьезно.
– Мы очень постараемся, – согласилась я.
