– О, привет, Тиффани. Это, м-м-м… – ха-ха-ха! – Питер.
Господи помилуй, только его мне не хватало!
– Тиффани, вы слушаете? – услышала я его писк.
– Ну да. Да, я слушаю, – сказала я. – Но…
– Ха-ха-ха! Было так приятно встретиться с вами в прошлый раз, и я подумал, что мы просто обязаны сыграть с вами в теннис.
Обязаны? Ну нет, вот еще.
– Боюсь, мне придется отказаться, потому что у меня есть другие приглашения, – сказала я, вспоминая, как Оскар Уйальд решал подобные дилеммы. На самом деле ничего такого я не сказала. Я вообще ничего не ответила. Я думала, и очень напряженно.
– Может, вы посмотрите в своем ежедневнике? – услышала я его голос.
– Да-да, подождите секундочку, – сказала я с нарочитым воодушевлением.
Но в кабинет я не пошла. Подойдя к входной двери, я открыла ее и громко позвонила в дверь. Дважды. И еще разочек для верности.
– О, Питер. Мне очень жаль, но кто-то звонит в дверь, – сказала я, затаив дыхание. – Мне нужно открыть…
– Хорошо, я подожду, – с радостной готовностью ответил он.
– Нет, не стоит, Питер, я перезвоню. Пока.
– Но у вас нет моего теле…
Фу ты, слава богу. Я вернулась в гостиную. Снова зазвонил телефон. Чертов Питер Фицхэррод. Он что, намека не понял? Ну уж на этот раз я ему все выскажу. Я уже набралась смелости сказать ему, что как мне ни жаль, но я предпочла бы, чтобы он больше не звонил.
– Да-а-а!!! – рявкнула я в трубку.
– Дорогая, что случилось? – спросила мама. – У тебя ужасный голос.
– О, привет, мама. Я ужасно себя чувствую, – сказала я. – Опять села в лужу. С мужчиной.
– Ничего страшного, – успокоила она. – Я уверена, ты встретишь своего прекрасного принца.
– А я уверена, что нет.
– Ты больше ни с кем не встречалась? – поинтересовалась она.
– Встречалась с парой человек. Но я ни о ком не хочу рассказывать, – ответила я расстроенно. – И ни одного не приглашу домой на чай, если ты это имеешь в виду. Ни один из них не может быть мне полезен, если употреблять эту старомодную фразу.
– О, дорогая. Это так трудно в ваше время, – сказала она. – Не то что в те времена, когда мы с твоим папой были молодыми. То есть когда мы были молодыми…
– Знаю, – перебила я. – Ты познакомилась с тем, кто тебе нравился, он стал твоим воздыхателем, потом вы долго встречались, а потом ты вышла за него замуж и прожила с ним всю жизнь. Хеппи-энд.
– Да, примерно так, – ответила она. – Если считать, что сорок лет – это вся жизнь.
Сорок лет. Мои родители были вместе сорок лет. Четыре десятилетия, четыреста восемьдесят месяцев, две тысячи восемьдесят недель, четырнадцать тысяч пятьсот шестьдесят дней, пятьдесят тысяч триста часов, двадцать один миллион минут, один миллиард двести пятьдесят восемь миллионов секунд, плюс-минус несколько. Все это время они были женаты. Причем счастливо.
И без всяких эксцессов. Я это точно знаю. Я их спрашивала. И я бы хотела так выйти замуж. Мне наплевать на то, что там говорят bien-pensants
[25]
о сложностях современной семейной жизни, возможности развода, о естественных тенденциях постепенного перехода к моногамным бракам, следующим один за другим, и об изменении социальных стандартов в наше время. Я точно знаю, чего хочу. Я хочу быть замужем за одним человеком в течение как минимум четырех десятилетий – а может быть, и пяти, как королева, – и никакой неверности. Благодарю покорно! К сожалению, я придаю большое значение этому пункту, я знаю, другие занимают более расслабленную позицию по этому вопросу, но я просто не могу иначе. Я имею в виду, когда мой отец в первый раз встретил мою мать, единственное, что он ей предложил, это билет на фортепианный концерт в Уигмор-Холле. А что предложил мне Довольно Успешный, как только мы познакомились? Положение подружки на неполную занятость. Восхитительно. Очень лестно. Большое спасибо. Можешь катиться со своими грязными предложениями, Довольно Убогий, – я отказываюсь. И конечно, есть еще одна причина, по которой я не дотронулась бы до пего и длинным шестом, – этот Довольно Успешный ipso facto
[26]
ненадежный человек. Это совершенно очевидно хотя бы по тому, что он мне предложил. Теперь-то я знаю, что значит быть с ненадежным человеком, – не очень это приятно. И я не попадусь снова на этот крючок. Особенно после Фила Эндерера. Ни в коем случае. Но тогда, надо признать, я сама была виновата.
Меня же предупреждали насчет Филлипа. Когда я познакомилась с ним, все мне говорили: «И не думай с ним связываться!» – из-за его мерзкой репутации. И что же я сделала? Я не только связалась. Я втянулась. Ну и пострадала.
– Это ничего не значит! – кричал мне Филлип, когда я удостоверилась в том, о чем подозревала уже давно. – Это совершенно ничего не значит! Думаешь, я буду рисковать всем, что у нас есть, ради какой-то юбки?
Честно говоря, я не была уверена, что у нас есть что-то, чем стоит рисковать. Но он меня очень уговаривал, и я осталась.
– Думаешь, я сделаю что-либо, что может подвергнуть опасности паши с тобой отношения? – спросил он, на этот раз тише.
– Ты уже сделал, – со слезами ответила я. Но потом подумала, что, возможно, я слишком недоверчива и мелочна. Может быть, все, что ему нужно, – это немного повзрослеть, хотя ему было уже тридцать шесть. Но, честно говоря, когда он снова возвратился с игры в гольф и от его джемпера пахнуло чужими дешевыми духами, я погрузилась в пучину отчаяния. Еще одна чертова «птичка», с горечью поняла я. «Ты знаешь, на что их тянет», – преследовали меня слова его матери. Но, поскольку она была замужем три раза, я могу понять ее, скажем так, осмотрительность. Как бы то ни было, убедив меня остаться и заставив потерять еще один год, Филлип имел наглость меня бросить. Это было ужасно, и я никогда, никогда, никогда, никогда не свяжусь еще раз с таким вот ловкачом. Так что можешь катиться со своими оскорбительными предложениями. Довольно Гнусный! Да, катись куда подальше, убирайся, исчезни и никогда не маячь за моей дверью, не приглашай меня на ужин в «Ритц», не флиртуй со мной, не делай мне комплиментов, не смейся моим шуткам, не заставляй меня хохотать и…
Вдруг позвонили в дверь. Забавно. Я никого не ждала. На пороге стоял мужчина. С огромным букетом цветов. От кого это, черт возьми?..
– Мисс Тротт? – осведомился он.
– Да, – ответила я. Через его плечо я заметила грузовик с надписью «Мозес Стивенс».
– Цветы, – сказал мужчина. – Для вас.
Я отнесла их в кухню, положила в раковину – они не поместились бы даже в самую большую вазу, – села и уставилась на них. Букет был похож на цветочный салют: золотой взрыв желтых гербер, лимонных гвоздик, шафранно-дымчатых роз, бананово-желтого барбариса, белой нигеллы со стеблями цвета сливочного масла, – все это вперемешку с нежно-дымчатыми веточками и перевязано волнистой бледно-желтой лентой. Чудо. А в целлофановую обертку было вложено письмо.
