Несколько мгновений она задумчиво разглядывала свои ногти.
— Поэтому я, наверное, упрячу вас куда-нибудь до тех пор, пока все не закончится как надо. А потом… Догадываетесь, что будет потом? Потом, надеюсь, вы сбежите. Ведь как-никак я добрая фея-крестная…
Элла осторожно пробиралась по залитому лунным светом болоту, следуя за важно вышагивающим впереди Легбой. Один раз она заметила какое-то движение в воде, но никто так и не появился — плохие новости вроде появления Легбы распространяются на удивление быстро, даже среди аллигаторов.
Вдали показался оранжевый свет. Это могло быть все, что угодно: хижина госпожи Гоголь, лодка или еще что-нибудь. На болоте разница между водой и сушей — это всего-навсего вопрос выбора.
Свет приближался.
— Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?
— Входи, дитя мое. Присаживайся. Отдохни немного.
Элла опасливо ступила на шаткую веранду. Госпожа Гоголь сидела в кресле, держа на коленях белую тряпичную куклу.
— Маграт сказала…
— Я все знаю. Добро пожаловать к Эрзули.
— А кто ты такая?
— Я твой… друг, девочка.
Элла напряглась, как будто готовясь сбежать.
— Ты что, тоже крестная?
— Нет. Ничего подобного. Просто друг. За тобой никто не следил?
— Э-э… Вряд ли.
— Впрочем, это и не важно, девочка моя. Не важно. Думаю, нам все равно стоит отправиться к реке. Когда со всех сторон вода, как-то оно безопаснее…
Хижина вздрогнула.
— Ты лучше сядь. А то лапы ходят вперевалку, и, пока не окажемся на воде, дом будет трясти.
Тем не менее Элла все же рискнула и заглянула под веранду.
Хижина госпожи Гоголь передвигалась на четырех больших гусиных лапах, которые как раз сейчас высвобождались из тины. Потом они зашлепали по мелководью и, добравшись до реки, принялись мягко выгребать на середину.
Проснувшись, Грибо попытался потянуться. И руки с ногами тоже неправильные! Тетушка Приятка, которая все это время сидела и смотрела на него, поставила стакан.
— Ну и чего же ты желаешь теперь, господин Кот? — поинтересовалась она.
Грибо прошествовал к двери, ведущей наружу, и поскребся о косяк.
— Хаучу выыйти, теутушкау Прияутка, — проговорил он.
— Для этого тебе нужно всего-навсего повернуть ручку, — ответила она.
Грибо уставился на дверную ручку с видом человека, которому предстоит справиться со сложным техническим устройством, а потом умоляюще посмотрел на тетушку.
Она открыла ему дверь, выпустила его на улицу, а потом снова закрыла ее, заперла на замок и облегченно привалилась к доскам спиной.
— Золушка сейчас с госпожой Гоголь, и ей ничто не угрожает, — возвестила Маграт.
— Ха! — ответствовала матушка.
— А мне она очень даже понравилась, — сказала нянюшка Ягг.
— Не доверяю я людям, которые пьют ром и курят трубку, — поморщилась матушка.
— Но ведь нянюшка Ягг тоже курит трубку, а пьет вообще что попало, — заметила Маграт.
— Да, но это потому, что она просто мерзкая старая грымза. И кто сказал, что я ей доверяю? — не оборачиваясь, ответила матушка.
Нянюшка Ягг вытащила изо рта трубку.
— Это верно, — дружелюбно подтвердила она. — Если не поддерживать образ, ты — никто.
Матушка наконец оторвалась от замка.
— Ничего не выходит, — призналась она. — Из октирона сделан. Никакие заклятия не действуют.
— Вообще глупо сажать нас под замок, — отозвалась нянюшка. — Лично я бы сразу нас убила.
— Это потому, что по сути ты добрая, — пояснила Маграт. — Добрые ничего плохого не делают и творят справедливость. А злые всегда в чем-нибудь да виноваты, поэтому-то они и изобрели милосердие.
— Ерунда это все. Знаю я, почему она так поступила, — мрачно промолвила матушка. — Таким образом она дает нам время осознать, что мы проиграли.
— Но ведь она сама сказала, что в конце концов мы убежим, — удивилась Маграт. — Не понимаю. Неужели она не знает, что добро в результате все равно побеждает?
— Это только в сказках, — фыркнула матушка, внимательно разглядывая дверные петли. — А она считает, что сказки ее слушаются. Вертит ими как вздумается. И считает, что это она добрая.
— Кстати, — сказала Маграт, — лично я тоже терпеть не могу болот. Если бы не эта лягушка и все прочее, я бы, наверное, даже могла понять Лили…
— Тогда ты самая настоящая крестная дура! — рявкнула матушка, продолжая ковыряться в замке. — Нельзя ходить и строить людям лучший мир. Только сами люди могут построить себе лучший мир. Иначе получается клетка. Кроме того, нельзя строить лучший мир, отрубая головы и выдавая порядочных девушек замуж за лягушек.
— А как же прогресс… — начала было Маграт.
— Не смей мне ничего говорить о прогрессе. Суть прогресса в том, что плохое случается быстрее, вот и все. Ни у кого нет другой булавки? Эта не годится.
Нянюшка, которая, прямо как Грибо, обладала способностью где угодно устраиваться как у себя дома, удобно разместилась в углу камеры.
— Я однажды слышала историю, — сказала она, — про одного парня, которого посадили в тюрьму на много-много лет, и от другого заключенного, невероятно умного, он за это время узнал целую прорву насчет вселенной и разного такого прочего. А потом он сбежал и всем отомстил.
— Слушай, Гита Ягг, а ты сама-то что такого невероятно умного знаешь насчет вселенной? — поинтересовалась матушка.
— Отстань, — дружелюбно откликнулась нянюшка.
— Ну, тогда нам лучше бежать прямо сейчас.
Нянюшка вытащила из шляпы кусочек картона, там же отыскала огрызок карандаша, полизала кончик и ненадолго задумалась. А потом принялась писать:
«Дарагой Джейсон унд аллес (как гаворят у нас в заграницах),
Вот такие дила палучаюцца твая старая Мама снова атбываит Срок в тюрьме, я вить старая каторжница так ты пришли мне пирожка с пузырьком чирнил внутри это я шучу. Эта План тюрьмы. Я ставлю Хгде мы сидим там Внутри. Маграт выступала в шикарном плати и вела сибя как истеная Куртезанка. А еще Эсме вот-вот взбилиницца патамушта ни можит атпирет замок но я думаю все палучицца патамушта дабро в канце всигда пабиждает а эта и есть МЫ. Все случилась патамушта адна дивчонка никак хочит выхадит за Принца каторый на самам дели Лигушка и трудна ее за эта венить. Каму захочицца рибенка с такими Храмыми Сомами каторый станит жить в балоти и визде прыгать, вет на ниво может ктонибуть наступить…»
От дела ее оторвал звук мандолины, на которой кто-то весьма искусно наигрывал прямо за стеной, после чего негромкий, но крайне решительный голос запел:
