– Нет. Не все, – сказала я на грани истерики. – Неужели ты думаешь, что я бы ушла от него, если бы все было так просто?
Она надулась и замолчала, что следовало понимать, как «с тобой невозможно разговаривать».
– И ты не собираешься рассказать нам, что происходит? – сделала вывод Элен.
– Вы и так все знаете.
Ну, хорошо, не все. Но Любительница Трюфелей не была главной причиной, она была лишь последним ударом по нашему расшатавшемуся союзу.
Элен презрительно закатила глаза.
– Снова как тогда с твоим экзаменом по вождению.
Я должна была знать, что кто-нибудь это припомнит. Но все равно было больно.
Когда мне был двадцать один год, я прошла курс по вождению автомобиля, сдала экзамен и получила права. И только тогда рассказала родным. Но вместо того чтобы порадоваться за меня, они обиделись и не могли понять, почему я так поступила. У них было ощущение, что их обошли вниманием, чего-то недодали, лишили драмы. Короче, они недоумевали, почему я их в это не посвятила.
– Я бы дала тебе медаль с изображением святого Христофора,
[5]
– возмутилась мама.
– Но она мне не нужна. Я сдала и так.
– Я мог бы поездить с тобой, чтобы ты попрактиковалась на моей машине, – с тоской заметил папа. – Я видел, как Морис Килфитер помогает таким образом своей дочке Анджеле.
– И мы могли бы помахать ручкой из окна автошколы, – заметила Клер.
Именно этого я и хотела избежать. Я хотела сдать экзамен по вождению сама. Не думаю, что это еще кого-то касается. И если уж быть абсолютно честной, я ведь могла и провалиться. А уж тогда бы мне никогда не дали забыть об этом.
Наконец папа подал голос:
– А как на работе?
4
Я боялась, как пройдет моя первая ночь без Гарва (и все последующие тоже, но больше всего меня волновала именно первая). Я была уверена, что не усну, ведь люди в таком бедственном положении мучаются от бессонницы. Но не стоило беспокоиться. Я спала как мертвая. Проснулась в незнакомой кровати в незнакомой комнате. Где я? Сначала это любопытство было даже приятным, но только на мгновение, а потом меня настигла суровая реальность.
Это был самый странный день в моей жизни. На работу идти не надо, так что я в основном проводила время в спальне, стараясь не попадаться на глаза маме. Хотя она красноречиво распространялась на тему того, что все это временно и в скором времени я воссоединяюсь с Гарвом, мой рейтинг в ее глазах упал до рекордно низкой отметки.
Элен со своей стороны относилась ко мне как к члену странствующей труппы цирка уродов и заглянула ко мне, чтобы помучить перед тем, как уйти на работу. Анна тоже пришла, чтобы попытаться меня защитить.
– Господи, ты еще тут, – удивилась Элен, заходя в комнату. – Так ты и впрямь ушла от него? Это неправильно. Мэгги, ты же не совершаешь таких поступков.
Я вспомнила о разговоре, который произошел между мной и сестрами на прошлое Рождество. Мы сидели дома. И не было даже фильма с Харрисоном Фордом, чтобы отвлечься. Поэтому со скуки мы начали фантазировать, кем бы мы были, если бы были не людьми, а едой. Решили, что Клер была бы приправой карри, потому что она слишком вспыльчивая и горячая. Элен сказала, что Рейчел была бы чупой-чупс. Ее слова безмерно порадовали Рейчел:
– Потому что я сладенькая?
– Нет, потому что мне хочется откусить тебе голову.
Анна (как сказала Элен, «тут и думать нечего») была бы овсяными хлопьями. А я оказалась «простой йогурт комнатной температуры».
Ну, ладно. Я признаю, что никогда даже с натяжкой не была чем-то вроде знаменитого шоколада «После восьми» (тонкой и изысканной) или имбирного печенья с орехами (жесткой и интересной). Но не вижу ничего дурного в том, чтобы сравнить меня с пирожным, пропитанным ликером и украшенным сливками (сокровенные глубины). Вместо этого, я оказалась самой скучной вещью в мире, более безвкусного продукта не придумать. Простой йогурт комнатной температуры! Меня это сильно задело. И даже когда Клер сравнила Элен с фруктом-вонючкой дурианом, потому что она противная и ей запрещено въезжать во многие страны, это не смогло поднять мне настроение.
И вот теперь Элен продолжала насмехаться надо мной:
– Ты просто не из тех, кто бросает своих мужей.
– Да уж, простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!
– Что? – Элен была сбита с толку.
– Что слышала. Простому йогурту комнатной температуры не свойственно разводиться!
Она бросила на меня странный взгляд, потом пробурчала что-то про подружек невесты, которые мало чем отличаются от Человека-слона, а ей надо что-то с этим сделать, и наконец свалила.
Анна присела на кровать рядом со мной и взяла меня за руки.
– Простой йогурт тоже бывает очень вкусным, – тихо сказала она. – Особенно если заправить его карри и….
Она замолчала надолго, подыскивая слова.
– И полезен при молочнице!
Я чахла в четырех стенах, не понимая, что я тут делаю. Позволила дурацким телепрограммам промыть мне мозги. «Курить крэк – это еще не всё». «Мадам, да у вас зад больше, чем моя машина». Всякий раз, когда кончалась очередная передача, я обнаруживала, что больше не занимаюсь чикагскими проектами, а томлюсь в мещанском домике под Дублином, скрывшись от мира за цветастыми занавесками. И не просто в каком-то домике, а в родительском. Как так получилось, что я опять здесь? Что случилось?
Я чувствовала себя такой неудачницей, что боялась даже выйти на улицу. И думала о Гарве и о той женщине. Много думала. Мне даже пришлось снова воспользоваться ненавистным гормональным кремом и намазать невыносимо зудящую руку. Я мучилась над тем, кто же она. В конце концов, кто?! Сколько это длилось? И, прости Господи, это были серьезные отношения? Вопросы сыпались на меня градом. Я смотрела, как две толстые девицы молотят друг друга, а Джерри Спрингер притворяется, что он в ужасе от этого, но в это самое время другая половина моего мозга рассматривала под лупой события последних нескольких месяцев. Я искала отгадку и не находила ничего.
При этом у меня было чувство, что я не имею права думать об этой женщине. И какое это теперь имеет значение. С ней или без нее – игра проиграна.
Прошло двадцать четыре часа с момента моего возвращения в родительский дом, прежде чем мой организм среагировал на произошедшее. Я без интереса смотрела телик, и вдруг мне резко стало холодно. Хотя в комнате было тепло (даже очень), кожа на моей руке сморщилась, как полиэтилен от жары, и покрылась мурашками, а волоски встали дыбом. Я моргнула и обнаружила, что у меня болят глаза. Голова была словно в ватном колпаке. Болели кости. Не было сил даже, чтобы взять в руки пульт от телевизора. Ошалевшая, как в тумане, я продолжала тупо смотреть программу «Ветлечебница», жалея, что не могу ничего сделать, чтобы прекратить ее. Что со мной?
