– Но почему?
– Не знаю. Должно быть, он с самого начала был настроен именно на отказ.
– А может, он просто жестокая тварь. Обманул вас, как… – высказала свое мнение Элен, задумчиво прищурив глаза.
– Так себя вести нельзя, – проворчала мама. – Да еще и твоя бедная мама приобрела себе темно-синее платье с блестками, надеясь на то, чему не суждено было случиться. А стоило оно, как крыло от самолета, хотя…
– …и было с сорокапроцентной скидкой, – закончили мы за нее.
Все попытки объяснить, что Морт Рассел не имеет никакого отношения к покупке миссис О'Киффи и что тогда вина лежала на директоре совершенно другой студии, которая к Морту никак не относится, были бесплодны. Маму заботило только одно: из-за какого-то мошенника миссис О'Киффи купила себе платье, чтобы красоваться на премьере фильма, а фильм так и не состоялся.
– Ей пришлось идти в нем на рождественскую вечеринку, и еще на барбекю с благотворительным уклоном, чтобы хоть где-то в нем покрасоваться. Она раздавала там сосиски. – Мама поджала губы и покачала головой, демонстрируя всю несправедливость и унизительность этой ситуации. – И забрызгала платье каким-то медовым соусом и всякой прочей ерундой. Мне очень хочется пойти и объяснить этому типу, что к чему.
– А нам что не хочется?
И мы впятером уставились на Морта – даже удивительно, что он ничего не почувствовал. Возможно, он просто привык. А может, решил, что мы смотрим на него с восхищением.
– Знаете, что? Я пойду к нему!
Мы попытались отговорить ее от этой затеи.
– Нет, мамуля, не надо. Это только все усложнит для Эмили.
– Как можно все еще больше усложнить для Эмили? – С точки зрения логики вопрос был абсолютно справедлив. – Он заставил ее зря потратить время, вознес наверх к ложным надеждам, а потом скинул на грешную землю! Разве она не заключила контракт с другой студией?
В ее словах был смысл.
– Слушайте, – сказала Эмили, – только не унижайте его прилюдно!
Я повернулась к Эмили. Она дала маме свое благословение!!!
– Они могут пережить унижение, только если об этом не узнают те, на кого они хотят произвести впечатление, – объяснила Эмили маме. – Постарайтесь выяснить, почему он отверг мой сценарий. И, миссис Уолш, если вы заставите его плакать, я вас отблагодарю.
– Ловлю на слове!
Мамуля не стала долго думать – просто встала и пошла. Мы в ужасе смотрели ей вслед.
– Это все из-за мартини, – пробормотала Анна. – Многовато для нее. Вы же знаете нашу маму, ей достаточно на пробке потоптаться.
Мама у нас дама отнюдь не миниатюрная, так что я почти пожалела Морта Рассела, когда на него стала надвигаться эта ирландская бой-баба, распираемая праведным гневом.
– Мистер Рассел? – Я видела, как движутся ее губы.
Морт кивнул, его лицо выражало доброжелательность. Потом, должно быть, матушка объяснила, кто она, поскольку бедняга повернулся и посмотрел на нас. Когда он заметил Эмили, его загорелое лицо побледнело. Эмили слегка покачала пальцами, пародируя приветствие. И тут началась перебранка: мама тыкала в него пальцем и ругала, голос ее от негодования переходил на визг.
– О, боже, – прошептала я.
Мы внимательно следили за происходящим, и постепенно волнение уступило место ликованию. Лицо Морта стало мрачным и злым. Я уверена, что подобные типы, эти голливудские козлы, никогда не сталкивались с последствиями своих ложных обещаний.
Большую часть того, что сказала мама, мы расслышали.
– Есть название для таких людей, как вы, – поносила мама Морта. Тут она внезапно запнулась. – Хотя так обычно называют девушек. Ну и что! – Она снова была на коне и продолжила его бранить. – «Динамо» – вот вы кто! Вам должно быть стыдно! Давать бедным девушкам ложные надежды!
И тут она поведала ему о новом темно-синем платье миссис О'Киффи, уже не упомянув о скидке в сорок процентов.
Морт что-то пробормотал, мама сказала:
– Да, так и нужно.
И вернулась к нашему столику.
– Ну что он? – загудели мы. – Почему он наобещал с три короба и ничего не выполнил?
– Это его метода, он мне так сказал. Но он сказал, что сожалеет и больше не будет.
– Он плакал?
– Глаза у него были влажные.
До конца я ей не поверила, но что с того?
– Это заслуживает еще одного коктейля из мартини! – весело прощебетала Эмили.
43
В субботу в половину девятого, когда в дверь позвонили, я уже не спала. Я пошла открывать, но меня опередила Эмили, которая натягивала на ходу пижаму и ворчала по поводу столь раннего часа.
– А с чего это мы обе уже на ногах?
– Беспокоимся? – предложила я.
– Сознаем свою вину? Я ничего не ответила.
На пороге стояли мама с папой.
– Мы собираемся в церковь, – радостно сообщили они хором. – Вот пришли узнать, не пойдете ли вы с нами?
Я ждала, что Эмили быстро придумает какую-нибудь отговорку. Но вместо этого она подтянула повыше пижамные штаны, отчего стала похожа на пятидесятилетнего психопата, который живет с мамочкой и носит брюки до подмышек, и сказала:
– В церковь? Почему бы и нет? А ты, Мэгги? Я тоже подумала: почему бы и нет?
Я уже сто лет не была в церкви. Даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Возможно, когда Клер выходила замуж. А молилась я, только когда чего-то боялась или отчаянно чего-то хотела. Эмили тоже. Кажется, мы обе были напуганы или отчаянно хотели чего-то. Так что мы натянули какую-то одежду, вышли из дома навстречу солнечному дню цвета сливочного масла и прошли четыре квартала до церкви.
Месса в лос-анджелесском варианте отличалась от того, что я помнила по своему опыту в Ирландии. Молодой красивый священник стоял у церкви и заставлял всех входящих пожимать ему руку. Симпатичная прохладная церквушка была набита привлекательными и, как это ни странно, молодыми прихожанами. Мы протиснулись к отполированной скамье. Кто-то произнес «раз, раз!» в микрофон, и какая-то неуравновешенная дама завопила:
– Доброе утро! Добро пожаловать на наш праздник!
Зазвонил колокол, и по проходу медленно двинулась молодая девица с превосходными волосами и в туфлях от Миу Миу. Она держала над головой массивную Библию, словно собиралась изгонять нечистую силу. За ней шел священник и группа самых красивых служек, каких я только видела. Они взошли по мраморным ступеням, и внезапно ШОУ началось.
– Есть ли среди присутствующих гости, приехавшие в Санта-Монику, или те, кто был вдали? – спросил священник.
