– Извини. Я на самом деле никому не сообщала…
Молчание. Какие-то помехи на линии. Я знала, что Эмили умирает от любопытства и хочет засыпать меня вопросами, но она ограничилась всего лишь одним:
– Ты уверена, что с тобой все в норме?
– Да, я в порядке. Опять какие-то шумы.
– Слушай, – с расстановкой сказала она. – Если ты сейчас не работаешь и… все такое, почему бы тебе не запрыгнуть в самолет и не прилететь ко мне ненадолго.
– И что?
– Тут яркое солнце, – уговаривала Эмили. – Обезжиренные чипсы. И я.
Да, это показывает, как далеко я зашла в своей депрессии. Я думала, что это простая вежливость. И считала, что Эмили предложила мне приехать лишь из чувства долга. Ведь именно так должен поступить настоящий друг. Тем не менее это было искрой в моей беспросветной жизни. Лос-Анджелес. Город Ангелов. И мне захотелось поехать.
6
Мы подозрительно долго летели над пригородами Лос-Анджелеса. Они словно оседали внутри меня. Один за другим: одноэтажные пыльные домики, аккуратные скверики, которые изредка прерывались широкими изгибами бетонных автострад. И далеко-далеко впереди сверкающая океанская гладь.
С момента нашего телефонного разговора не прошло и недели, и мне с трудом верилось, что я уже здесь. Ну, почти здесь. Мы вот-вот приземлимся.
Моя поездка была принята в штыки. Особенно мамой.
– Лос-Анджелес? Что еще за Лос-Анджелес? – не унималась она. – Разве Рейчел не говорила, что ты можешь пожить у нее в Нью-Йорке? А Клер пригласила тебя погостить у нее в Лондоне, сколько захочешь! А что, если в этом твоем Лос-Анджелесе начнется землетрясение?!
Она повернулась к отцу:
– Ну, что ты молчишь?!
– Я взял два билета на полуфинал по херлингу,
[6]
– с грустью сказал папа. – Кто же теперь пойдет со мной, если ты уедешь?
Тут мама кое-что вспомнила и снова обратилась к отцу:
– Это ведь в Лос-Анджелесе ты повредил себе шею?
Лет двадцать назад папа с группой других бухгалтеров отправился в турпоездку в Лос-Анджелес. И вернулся с перевязанной шеей после неудачного спуска на лодке по водяным горкам в Диснейленде.
– Я сам был виноват! – настаивал папа. – Там висели знаки, что вставать во весь рост нельзя. Но я не один встал. У всех семерых в нашей группе был вывих шеи.
– Боже правый! – Мама прикрыла рот рукой. – Да она же сняла обручальное кольцо!
Это был своего рода эксперимент. Хотелось почувствовать, каково это. Из-за отсутствия колец (подаренное в честь помолвки я тоже сняла) на пальцах были видны полоски белой кожи – словно непропеченное тесто. Не думаю, что за девять лет замужества я хоть раз снимала их. Без них ощущение было странное и неприятное. Но с ними тоже. По крайней мере, так честнее.
Следующим, кто выразил разочарование из-за моей поездки, был Гарв. Я позвонила сказать, что уезжаю на месяц. И вот он тут как тут, примчался. Мама затолкала его в гостиную.
– Итак?! – возликовала она.
Весь ее вид выражал следующее: «Пора прекратить всю эту ерунду, дорогая моя».
Гарв поздоровался. Мы посмотрели друг на друга чересчур пристально. Может, именно этим все и занимаются после разрыва. Пытаются вспомнить, что же вас когда-то связывало. Он был какой-то растрепанный и своим видом напоминал сборную солянку. Костюм на нем был офисный, а волосы падали на лоб, как в нерабочее время. И у него было мрачное выражение лица. Или же оно всегда было мрачным? Может, я ищу смысл там, где не следует.
На самом деле он не выглядел как человек, чахнущий от тоски. Он все еще был, говоря языком моей матери (хотя о Гарве она этого никогда и не говорила), «видным мужчиной». Я смутно осознавала, что в данных обстоятельствах нужно думать не об этом. Это несущественно. Но о другом я думать не могла. Почему? Из-за шока? Или, возможно, Анна была права, а «Космополитен» не прав, и я была в депрессии?
– Почему именно Лос-Анджелес? – сухо спросил Гарв.
– А почему бы и нет? Там Эмили!
Он посмотрел на меня, но я не поняла, что означает этот взгляд.
– У меня нет работы и… ты знаешь… – оправдывалась я. – Я вполне могу уехать. Знаю, что нам нужно многое уладить, но…
– Когда ты вернешься?
– Не знаю. У меня обратный билет с открытой датой. Примерно через месяц.
– Месяц, – устало произнес Гарв. – Ладно, поговорим, когда вернешься.
– Да уж, это что-то изменит.
Не хотела я, чтобы мои слова прозвучали так желчно.
Словно ядовитое облако, по комнате поползла злоба. Потом – раз! – и она исчезла, и мы снова стали взрослыми и вежливыми.
– Нам действительно нужно поговорить, – сделал ударение Гарв.
– Если я не вернусь через месяц, можешь приехать и вытащить меня оттуда, – постаралась я пошутить. – Тогда мы найдем себе адвокатов и так далее.
– Да.
– Надеюсь, ты не бросишься искать его раньше времени, чтобы опередить меня.
Я думала, что это прозвучит беззаботно, но вышло довольно ехидно.
Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
– Не беспокойся. Я дождусь твоего возвращения.
– Работать я не буду, так что для погашения кредита отдам тебе деньги из тех, что были запланированы на покупку «милых дамских штучек».
У нас с Гарвом был общий счет в банке, но у меня имелся и свой собственный. На него каждый месяц я клала небольшую сумму денег. Этот счет покрывал расходы на непрактичные сандалии и ненужные блески для губ. И я не чувствовала себя виноватой из-за того, что растратила деньги, предназначенные для погашения кредита. Некоторые мои подруги, например Донна, недоумевали, как мне удалось выцыганить у Гарва право на эти деньги. Но на самом деле это была его идея. Он же в шутку придумал этому счету название «милые дамские штучки».
– Да забудь ты об этом кредите! – вздохнул он. – Я сам выплачу его. Тебе понадобятся деньги со счета «милых дамских штучек» на покупку милых дамских штучек.
– Я тебе все верну. – Я испытывала облегчение, что у меня будет больше денег на поездку в Лос-Анджелес. – Можно, я приду к тебе и заберу кое-какие мои вещи?
– Почему бы и нет?
В его голосе послышались нотки вины. Он явно пытался защищаться. Гарв на все сто понимал, о чем я, но притворялся, что не понимает. А я не стала разъяснять. Между нами все было так запутано и многое было недосказано. Мои слова означали вот что: если у него кто-то есть, я не хочу об этом знать.
