Я открыла дверь и впустила в дом ораву Дурачков Пэдди. Поскольку все они были на одно лицо, я никогда не знала, сколько их всего. Но сегодня явились четверо. Припаркованный перед входом грузовик был нагружен здоровенными металлическими балками — ах вот они какие, неуловимые швеллеры! Переругиваясь и пытаясь командовать друг другом, Дурачки Пэдди потащили их наверх, цепляя штукатурку на стенах и откалывая солидные куски от потолочных плинтусов. (Между прочим, старинная лепнина. Но я в тот момент испытывала такое счастье, что готова была не придавать этому значения.)
Я позвонила Антону.
— Приехали! Со швеллерами! Снимают старые перемычки. Оставляют в стенах огромные проемы!
Тишина. Опять тишина.
— Антон! Ты меня слышишь?
— Слышу, слышу. От радости меня даже замутило.
Остаток дня я провела за компьютером, пытаясь писать под звуки шагов, крик и ругань рабочих, без устали «козливших» друг друга или кого еще. Я радостно вздыхала. Прекрасная все же штука — жизнь.
Вернувшись с работы, Антон украдкой огляделся и беззвучно произнес:
— Она еще здесь? — Он имел в виду Зулему.
— Ушла. А ребята еще работают!
— Господи! — Это произвело на него впечатление. В те редкие дни, когда мы имели счастье их видеть, рабочие норовили свалить часа в четыре.
— У меня предложение, — объявила я. — Но оно тебе не понравится.
Он насторожился.
— Поскольку они наконец здесь, предлагаю с ними поговорить. Это более действенно, чем по телефону. Надо похвалить их за хорошую работу. — Идея была почерпнута мною из какой-то статьи по работе с кадрами. — После этого хорошо бы припугнуть, чтоб побыстрей пошевеливались. Сколько это может продолжаться? Короче, по принципу «добрый полицейский — злой полицейский». Как тебе такая мысль?
— Только я, чур, буду добрый.
— Нет.
— Черта с два!
— Ну ладно тебе!
Я потащила его в переднюю, где ребята сидели на новых перемычках и гоняли чаи, по щиколотку в сахарном песке.
— Макко, Спаззо, Томмо и Бонзо! — Я вежливо кивнула каждому. (Кого как зовут, я помнила весьма приблизительно.) — Спасибо, что вернулись к нам и сняли старые перемычки. Если вы так же успешно поставите новые, мы будем вам крайне признательны.
Тут я ткнула Антона в спину, побуждая выйти вперед.
— Вы, ребята, конечно, помните, что должны были закончить ремонт еще три недели назад, — строго проговорил он, потом чуть не сорвался и, сжав руками виски, закончил: — Пожалуйста, ребята, мы тут с ума сходим. У нас маленький ребенок. Спасибо.
Мы удалились. Едва за нами закрылась дверь, как послышался взрыв хохота. Распахнув ее, я увидела, как Макко утирает слезы со словами: «Вот козлы-то!»
Мы снова удалились. Мы с Антоном обменялись настороженными взглядами, и я сказала:
— Кажется, удачно прошло.
Мы с Антоном лежали в постели. Было всего восемь часов, но мы находились в дальней спальне — единственной с уцелевшими стенами. Три недели назад мы перенесли сюда телевизор и теперь по большей части жили в этой комнате. А поскольку сидеть здесь было не на чем, мы лежали в постели.
Я листала каталог «Джо Малоун» и мечтала проникнуть на эти глянцевые страницы и там и остаться. Безмятежный, ароматный, чистый мир. Антон смотрел кабельный канал, поскольку как раз находился в процессе переговоров с его руководством; а Эма деловито выхаживала в комбинезоне и любимых розовых сапожках, с которыми даже на ночь не желала расставаться. Ее крепкие, упругие ножки словно были сделаны из резины.
— Эма, ты у нас как цирковой силач, — оторвался от экрана Антон. — Не хватает только усов.
У Эмы был набор любимых вещей — обожаемый гаечный ключ по имени Джесси; курчавый щенок, подарок Вив, База и Джеза, которого она тоже окрестила Джесси; и старый отцовский мокасин, также откликавшийся на имя Джесси. Эти три предмета она перемещала из одной комнаты в другую, где выстраивала в порядке, ведомом ей одной.
— Паровозик, — сказала она.
Волосы у нее росли странно — две длинные пряди обрамляли личико, а сзади и на макушке шевелюра была намного короче. Она была похожа на хиппи, но это не умаляло ее обаяния. Часами можно было за ней наблюдать.
Я дождалась, пока закончится передача, и показала Антону заметку про Джемму и ее книгу. Пока он читал, я следила за его лицом в надежде угадать реакцию.
— Что скажешь? — спросила я. — Только, пожалуйста, не надо говорить, что все это ничего не значит.
Если Антон, величайший оптимист столетия, скажет, что это «немного странно», значит, это настоящая катастрофа.
— Жожо сказала, книжка не про нас.
— Что ж, это хорошо. Лучше, чем получить спицей в глаз.
— Но Джемма просила Жожо передать мне привет.
Все это… Я знаю, это нелогично, но мне почему-то страшно. Как будто должно случиться что-то ужасное.
— Какого рода?
— Сама не знаю. У меня предчувствие — и все. Мне кажется, она решила сломать нашу жизнь. Твою и мою.
— Сломать жизнь? Да она нас пальцем не тронет.
— Скажи, что всегда будешь меня любить и никогда не бросишь.
Он крайне серьезно на меня посмотрел.
— Ты же и так это знаешь.
— Так скажи!
— Лили, я всегда буду тебя любить и никогда не брошу.
Я кивнула. Хорошо. Теперь настроение может улучшиться.
— Тебе не станет спокойнее, если мы поженимся? — спросил Антон.
Я поморщилась. Оформление брака лишь ускорит осуществление самых страшных опасений.
— Стало быть, нет. В таком случае лучше отнести кольцо за двадцать тысяч назад к Тиффани, — пошутил он.
Эма ткнула в меня своим гаечным ключом — прямо в зубы.
— Лили, поцелуй меня!
Я смачно поцеловала гаечный ключ.
Неожиданно для нас Эма недавно стала называть нас с Антоном по именам. Мы крайне встревожились — не хотелось, чтобы нас считали чокнутыми либералами от педагогики.
— А теперь дай папе поцеловать.
— Антону, — поправила она меня.
— Папе, — повторила я.
Поцеловав гаечный ключ, Антон объявил:
— У меня для тебя подарок.
— Надеюсь, не кольцо за двадцать тысяч от Тиффани?
Он сунул руку под кровать и выудил пакет с логотипом Джо Малоуна. Тональный крем взамен того, что я отдала Зулеме.
— Антон! У нас же ни гроша!
— Не навсегда же. Вот протолкнем с Майки эту сделку — и огребем мешок денег. А в конце сентября на тебя посыплются потиражные.
